Лермонтов, шампанское и Дюма: неочевидные пересечения

Полтора века назад Александр Дюма-отец лёг в могилу далеко не феерично — где-то в тесном уголке Франции, на фоне очередной войны, когда французам было вообще не до литературы. Но что удивительно — имя автора «Трёх мушкетёров» с тех пор не сдулось и не растворилось ни для французов, ни, особенно, для русских. В России Дюма превратился в эталон приключенческих романов: читают, ставят, запрещают — и даже после царского запрещения очередного произведения, читают ещё с большим азартом.

Сам Александр Дюма в свою очередь отвечал стране взаимной симпатией. У него была слабость к России — то ли из-за того, что в детстве его пугали казаками, а когда те появились в его родном городе, оказалось, что казак к завтраку вполне безопасен. Но связь с Россией вошла в его жизнь не только в детстве.

История с романом «Учитель фехтования» тому подтверждение: во Франции книга прошла почти незаметно, тогда как в России — бестселлер, ещё и запрещённый лично Николаем I. Чем, как водится, был обречён на культовый статус. Да и вообще, Дюма в России любили настолько, что его пьесы шли почти одновременно с парижскими премьерами; разве что ждали месяц-другой.

Интересно, что его кумиры были далеко не только французами: вы только вслушайтесь — Михаил Лермонтов для него был выше почти всех французских коллег. В разгар Крымской войны, когда уместней всего было бы позлорадствовать или замолчать всё русское, Дюма публикует Лермонтова на французском языке, рискуя если не попасть под опалу, то уж точно прослыть «странным». Кого сегодня удивишь хождением против мейнстрима? А в XIX веке — совсем другое дело.

Ну а потом начинается классика жанра: Дюма едет в Россию, путешествует, наблюдает, и с удачной смесью слепоты и прозорливости выдаёт наблюдения, за которые его стоит помнить и через полтора столетия. Кровати, говорит, в России не найти, спит на лавках, матрасов зреть не доводилось. Правда, при этом он ночует у знати, в лучших особняках Петербурга и Москвы, где кровати, как минимум, должны были быть.

Но стоит перейти к истории и литературе — тут Дюма не промах. Иван Грозный по его версии — не параноик, а большой государственный деятель, который собрал страну и задал ритм будущей мощи. К русским офицерам в Калязине он примыкает как к товарищам по веселью: сто двадцать бутылок шампанского не проблема, но если хочешь потушить шум — проси прочитать Лермонтова или Пушкина. Тут уже шампанское становится второстепенным.

Правда, есть у него и смутные места: описывая русских литераторов и художников, Дюма замечает, что они все умирают слишком рано. Пушкин убит, Лермонтов тоже, Гоголь, Глинка — каждый не дожил и до полтинника. Конечно, детали он путает, но разве Дюма — это про детали? Его задача — поймать масштаб, а на остальное рукой махнуть, как рыбак, щедро размахивающий руками возле лужи.

Так вот — Лермонтов, по мнению Дюма, для русского важнее шампанского. Ценность, судя по всему, проверена не только временем, но и количеством откупоренных бутылок.