Павел Б.
ПОД ГОЛУБЫМИ НЕБЕСАМИ
Наш двадцатый век на исходе,
и невольно любой подводит
веку этому свой итог.
И я тоже не исключенье:
эпизодов нагроможденье –
БИОГРАФИЯ МЕЖДУ НОГ…
Вспоминаю… точнее, вижу
Толю, Игоря, Славу, Мишу,
Вову, Стаса, Резо, Илью,
Гену, Русика, Витю, Рому…
За плечами я вижу гомо-
сексуальную жизнь свою…
Дачи, рощи, квартиры, скверы…
Сколько выпито было спермы!
Сколько вкачено было в зад!
С вазелином. Без вазелина…
Вижу Саню, Валеру, Диму,
Женю, Лёшу… других ребят…
Вижу город провинциальный…
брюки спущены, и – анально
за сараем в кустах меня
брат двоюродный мужеложит…
мне шестнадцать, и брату тоже,
и его мужеложу я…
Сзади-спереди-стоя-лёжа…
Впрочем, всё это будет позже,
и резьбу мне сорвёт не брат.
До него уже будут двое…
А до них – еще раньше! – Толя,
Юра, Ваня, Серёжа, Влад…
Игры детские в маму-папу!
Приспуская штанишки, лапал
я сопливых своих друзей…
и они, не стесняясь, тоже
меня лапали… было, может,
лет по шесть нам, и слово «гей»
мы в то время еще не знали, –
беззаботно в кустах играли,
друг на друга ложась… Потом
у меня появилось семя…
Наконец, наступило время,
когда член превратился в лом:
то и дело вздымал он брюки,
и держал я в карманах руки,
чтоб не виден был юный пыл…
а потом, приходя из школы,
на постель я ложился голым
и, глаза закрывая, плыл –
о ладони я тёрся членом,
представляя себя и Гену,
одноклассника и дружка,
и такая была услада… –
ежедневно я дёргал задом,
не проткнутым ещё пока…
Мы в кустах уже не играли –
повзрослели, стесняться стали.
Ублажал себя каждый сам…
В туалете, в постели, в ванной
утром, вечером… – неустанно
я, как всякий другой пацан,
сладострастно доил свой хобот
и при этом мечтал я, чтобы
рядом был настоящий друг…
но не мог я признаться честно,
что мне хочется гомосекса, –
говорить про такое вслух
невозможным казалось делом…
И, быть может, перегорела б
эта тайная моя страсть, –
у того, кто ещё подросток,
жизнь похожа на перекрёсток:
сам не знаешь себя, и власть
предрассудков порой сильнее
самых дерзостных вожделений,
и мы гасим в душе порыв…
и приходят другие чувства,
и у жизни – другое русло,
и уходим мы, не открыв
поманившую нас страницу…
А потом, в сорок лет, не спится,
словно что-то не так… и вдруг,
извращенная глупым смехом,
отзовётся невнятным эхом
та страница – привычный круг
ярлыков, предрассудков, штампов
разомкнётся в душе внезапно
осознанием… может – нет…
У меня было всё иначе:
появился однажды мальчик
в нашем классе, и будто свет
озарил меня – я влюбился…
Боже правый, как я стыдился
«ненормальной» своей любви!
И при этом был счастлив, если
мы домой возвращались вместе!
Как в угаре летели дни…
То, о чём я мечтал ночами,
что так нравилось мне вначале,
что пугало меня – и вновь,
как магнитом, меня манило, –
что невнятно во мне бродило,
трансформировалось в любовь.
Его Павликом звали… Вскоре
неразлучны мы были в школе,
и из школы мы шли домой
тоже вместе – мы жили рядом…
но любовь от него я прятал,
и не ведал он, что со мной
в самом деле тогда творилось,
как томительно сердце билось,
как я грезил о нём, когда
я спускал с себя дома брюки… –
он не знал моей тайной муки,
он считал меня другом… да,
просто другом. Но дни летели.
И звенели уже капели –
на исходе была зима…
И однажды… сказал однажды
обожаемый мною Паша:
«Не похож ты на пацана…»
«Почему?» – я невольно замер.
Покраснев, усмехнулся Павел:
видно было, что он смущён…
«Почему? – отозвался Паша,
словно эхо. – Не знаю даже…
ты как будто в меня влюблён».
«Я? В тебя? Охуел ты, что ли? –
у меня запершило в горле…
и я выдавил еле: – Бред…»
Прозвучали слова фальшиво.
По четырнадцать лет нам было.
По четырнадцать было лет…
«Извини. Показалось, значит…»
«Показалось… а как иначе?» –
посмотрел я в его глаза.
«Как иначе? А так хотя бы…
я сначала тебя, как бабу…
потом ты меня…» – он сказал.
Мы сидели вдвоём в квартире.
Вечерело… Одни мы были…
«А ты хочешь? Ты хочешь, да?» –
я спросил, улыбаясь глупо.
Он, качнувшись, приблизил губы:
«Сам ты хочешь. Иди сюда…»
Прозвучал его голос властно,
и… он вжался губами страстно
в мои губы… вдавился в них!
Замычал я невнятно, глухо…
и – секунду спустя друг друга
целовали мы!.. Сладкий миг
осознания, что – случилось!!!
В унисон его сердце билось
с моим сердцем… и я рукой
через брюки у Паши гладил
напряженный писюн, и сзади
его гладил я… Боже мой!
как хотел я его, мальчишку!
Как любил я его!.. Но слишком
мы с ним были возбуждены,
и… его обнимая, первым
содрогнулся я сладко, сперму
извергая в свои штаны…
Замер я – и секундой позже,
содрогаясь от кайфа, тоже
Паша кончил в штаны, как я…
Мы с ним брюки не сняли даже!
От меня отстраняясь, Паша
улыбнулся смущённо: «Бля…
обтрухал я трусы… ты тоже?»
Отходя от сладчайшей дрожи,
я кивнул головой в ответ.
Было липко в трусах от спермы.
«Дураки мы с тобой, наверно…»
«Почему дураки мы? Нет…» –
я осёкся на миг. «А кто мы? –
посмотрел на меня он. – Гомы?
Питухи… пидарасы… кто?»
Рассмеялся я: «Фу, как грубо!
У тебя от сосанья губы
на вареник похожи…» «Хо!
у тебя на пельмень похожи», –
рассмеялся в ответ он тоже.
В лунном свете стояли мы…
и я чувствовал, как упруго
на него – пацана и друга! –
вновь бугрятся мои штаны…
Гомик? Пидар я? На здоровье!
По сравненью с моей любовью
эти с т р а ш н ы е я р л ы к и
и пусты, и нелепы были,
и звучали они фальшиво…
Я ЛЮБИЛ ЕГО!!! «Дураки…»
«Почему дураки мы, Паша?!
Ты мне нравишься, очень даже!» –
прошептал я. «Ты тоже мне…
очень нравишься», – без подкола
он ответил… и губы снова
слились сладостно в полутьме…
Губы Павлика… Звон капели…
Сумасшедшие дни летели:
ежедневно сосали мы
друг у друга тугие скалки,
и объятия были жарки…
и так сладостны… Пацаны,
одноклассники, шалопаи,
мы в любовь эту не играли –
мы любили друг друга! И,
упиваясь любовью первой,
истекали горячей спермой
в рот друг другу… Летели дни.
И однажды, в апрельский вечер,
вскинул Павлику я на плечи
свои ноги… и громкий стон
захлебнулся в его ладони –
он вошел в меня! – было больно,
но я выдержал… и потом
то же самое с ним проделал…
сладострастно гудело тело,
как натянутая струна…
Так впервые случилось это…
Мой дружок закадычный, где ты?
Где та солнечная страна –
беззаботное время наше?..
Целый год я ебался с Пашей –
целый год я любил его,
и любил меня Паша тоже, –
попки юные мужеложа
друг у друга – хуи в очко
загоняя один другому! –
мы не думали с ним о гомо-
сексуальности, словно мы
жили с ним на другой планете…
Разлучил нас житейский ветер
на исходе другой весны:
был военным отец у Паши,
подполковником был и даже
командиром чего-то… и
далеко-далеко – в Находку –
друг мой Паша уехал, фотку
на прощание подарив…
Где он ныне, веселый парень?
Ничего я о нём не знаю –
врозь пути наши разошлись…
Но я помню его доныне –
память первой любви не стынет,
согревая меня всю жизнь…
Поначалу писал он письма –
и, читая их, онанизмом
занимался я… Между тем,
приходить его письма стали
реже… реже… и вскоре Павел
перестал мне писать совсем.
Притупилась утрата… Снова
я мечтал о любви, готовый
наплевать на статью в УК,
запрещавшую быть любимым
и любить самому, – незримо
я о друге мечтал… Рука
заменяла мне норку друга,
и ладонью, сжимавшей туго
перед сном напряженный уд,
я доил себя, представляя,
что я в попу писюн вгоняю…
или грезил: меня ебут…
Гену, Игоря, Макса, Толю –
пацанов, с кем учился в школе,
с кем играл во дворе в футбол,
в своих грёзах я ставил раком,
фантазируя, как… Однако
после Павлика в жопу кол
мне вогнал пэтэушник Саня…
Он везде тусовался с нами
постоянно… но я о нём
не мечтал и не думал даже,
потому что был Саня старше
на три года, при этом он
не похож был на педераста:
рассуждая о бабах часто,
он советовал, как их драть,
не жалея при этом красок,
и звучали его рассказы
убедительно… Кто мог знать,
что была это лишь уловка?
Рассуждая о бабах, ловко
он вводил в заблужденье нас!
На словах – о девчонках смачно
разглагольствовал, словно мачо,
а на деле… Короче, раз
мы сидели вдвоём в подвале,
и рассказывал с жаром Саня,
как с друзьями в общаге он
пэтэушницу трахал в жопу, –
слушал я его жаркий шепот,
и стоял у меня торчком
залупившийся член… ладонью
прикрывая штаны, невольно
вспоминал я, как в зад меня
трахал друг закадычный Паша, –
слушал Сашу я, но о Саше
ни секунды не думал я…
А напрасно! Ко мне всё ближе
наклонялся он, жаром пыша:
«Взял Андрюха её… вот так!» –
он внезапно за спину руки
мне завёл, открывая брюки,
колом выпуклые, – долбак
напряженно стоял! Я замер…
растерявшись, взглянул на Саню:
на три года был старше он…
не пацан уже… разве может
этот Саня хотеть того же?..
Я смутился… «И что потом?»
«Интересно тебе, как сзади
мы её отымели? – глядя
испытующе мне в глаза,
прошептал возбуждённо Саша. –
Если ты никому не скажешь,
я могу тебе... показать…»
Не успел я ответить – мигом
приподнял он меня и лихо
развернул к себе задом – я,
подчиняясь ему невольно,
под напором его ладони
наклонился вперёд… Хотя
я всё время мечтал и грезил
о любви с пацаном, о сексе,
но когда я в его руках
оказался – когда в подвале
он меня буквой Г поставил,
испытал я невольный страх…
Я хотел целоваться в губы –
вместо этого Саня грубо,
руки вывернув, крутанул…
Я хотел обниматься нежно –
вместо этого он поспешно
меня раком в углу согнул…
Как здесь было не испугаться?
Я, конечно, хотел ебаться…
даже очень! Но чтобы – так?!
Чтобы он меня – вместо бабы?!
Чтоб смеялись потом? Не надо!
Я рванулся: «Пусти, дурак!»
Я задёргался: «Саня, слышишь!
Отпусти меня!» «Тише, тише…»
«Отпусти… отпусти меня!»
«Испугался?» – разжал он руки.
Развернулся я резко – брюки
у него были колом… я,
отступив на полшага, замер.
«Ты чего? – рассмеялся Саня,
прикрывая рукой штаны. –
Ха-ха-ха! Ты о чём подумал?
Что я в жопу тебе засуну?
Испугался… умора… ты…
впечатлительный ты, однако!
Показать я хотел, как раком
первокурсницу мы… туда…
как её мы в общаге хором
отымели… а ты… умора!
Ты подумал… подумал, да?
В самом деле подумал, что ли,
что я… это… хочу, как гомик,
тебя в жопу? Умора, ой!..
Показать я хотел, как бабу…
ха-ха-ха!.. пацанам хотя бы
не рассказывай – над тобой
они будут смеяться…» – Саня,
прикрывая штаны руками,
тарахтел в полумраке… и,
его слушая и – яснее
квинтэссенцию намерений
постигая, держать пари
я готов был, что Саня хочет
меня выебать, но морочит
он мне голову, говоря,
что хотел показать, как бабу
они хором… туда… Не надо
недоумком считать меня!
Испарился испуг, растаял…
Улыбнулся я: «Сам не знаю,
почему вырываться стал…» –
и, как будто смутившись очень,
я глаза опустил… короче,
глупым мальчиком я предстал
перед Саней: пускай считает,
что я будто не понимаю,
что он хочет – меня… а там
будет видно! – решил я мигом.
«Ты не это… – сказал я тихо, –
не рассказывай пацанам…»
«Хорошо, – улыбнулся Саня. –
Пусть останется между нами
эпизод этот… Ну, а ты…
ты не будешь меня бояться?
А? Не будешь?» – и он за яйца
меня цапнул через штаны…
Сделав это как будто в шутку,
потянул на себя – как будто
он проверить меня желал, –
в полутёмном пустом подвале
я послушно подался к Сане,
и… меня он к себе прижал,
улыбаясь: «Тебе не страшно?
Не боишься теперь ты? Даже
если сделаю я вот так… –
улыбаясь всё так же, Саня
мою попу двумя руками
обхватил через брюки. – Как?
Не боишься уже?» «Нисколько!
А чего мне бояться? Только…
я же это… не баба я…»
«Ты не баба… и я не баба…
Ну, а может, нам их не надо?
Как ты думаешь? – говоря,
он ладонями зад мой гладил,
неотрывно в глаза мне глядя. –
Ты не думал об этом? Нет?»
Он уже не смеялся – руки
жадно лапали через брюки
пацанячий мой зад… в ответ
я, как будто не понимая,
что он хочет – изображая
стопроцентнейший наивняк,
зашептал: «Я не знаю даже…
я об этом не думал, Саша…
ой, не надо… зачем ты так?»
Мы стояли, прижавшись тесно,
и смотрел я на Саню честно,
до конца исполняя роль
парня глупого… Ай да Саша!
Пэтэушницу хором… как же!
пэтэушницу… фантазёр!
Сладострастно меня он щупал,
через брюки своей залупой
упираясь в мой твёрдый пах.
Обнимая меня, сопел он…
и в штанах у меня гудело –
я дрожал, предвкушая трах.
Я хотел его… и – боялся,
что он станет потом смеяться,
если я ему в попу дам…
Я подставлю… а если Саша
меня выебет и – расскажет,
что ебал меня, пацанам?
Во дворе все узнают, в школе…
и в какой окажусь я роли?!
Я представил, как станут вслед
ухмыляться непидарасы…
как подробности сладострастно
обмусоливать станут… Нет!
Лучше я рисковать не стану.
Вдруг окажется всё обманом,
и – пойдёт про меня молва…
Он губами касался шеи…
Я хотел его!.. Но, балдея,
выдыхал я не те слова:
«Отпусти меня… я не баба…
Саня… Саня… пусти, не надо!»
Я удерживал юный пыл…
Я хотел его… и – боялся…
«Отпусти меня!» – вырывался…
Он не слушал меня… Он был
на три года меня взрослее…
он губами скользил по шее…
он в ладонях мой зад сжимал
и, сопя, об меня, мальчишку,
тёрся он напряжённой шишкой
через брюки… меня ебал
через брюки в подвале Саня!
«Отпусти… пацаны узнают…»
«Пацаны? А зачем им знать…
Если ты никому не скажешь,
не узнают…» – ответил Саша,
продолжая меня ебать
через брюки в подвале стоя…
Я не мог уже… и невольно
Саню лапать я тоже стал –
заскользили по жопе руки,
и – ответно я через брюки
в его шишку стояк свой вжал.
Перестал я сопротивляться…
Как и он, я хотел ебаться!
Возбуждённо сопели мы
в полутёмном пустом подвале,
и… что дальше, мы оба знали.
Расстегнул он мои штаны,
выпуская птенца на волю,
и, скользнув по нему ладонью,
он вобрал его в свой кулак…
Я в ответ его брюки тоже
расстегнул, и оттуда – боже! –
напряженный его долбак
я извлёк… сантиметров 20!
Впору было бы отказаться…
но хотел я… хотел его!
Засосал меня Саня в губы –
жадно, яростно… просто грубо
впился в рот мой губами… О,
эта грубая сила, право,
по душе мне была, по нраву:
на три года взрослее был
этот Саня, и я ведомым
ощущал себя в наших гомо-
отношениях. Но… открыл
он себя? Это всё – серьёзно?
Или он потом посмеётся?..
Посмеётся – и что потом?..
Всей душой я хотел отдаться,
но в душе продолжал бояться:
я подставлю… а если он
меня выебет – и об этом
потом вздумает «по секрету»
рассказать во дворе?.. Меня
сладострастно целуя, руки
он уже запустил мне в брюки –
зад ладонями жадно мял,
пальцем щупая область входа.
Тяжело мы сопели оба…
с меня дёрнул он брюки вниз,
и скользнули они с трусами
по ногам моим – снова Саня
крутанул меня: «Становись!»
Половинки мои раздвинул…
Стоя? Раком? Без вазелина?!
Я рывком натянул штаны.
«Ты чего? Всё боишься, что ли?»
«Охуел ты?! А если в школе…
во дворе если… пацаны
разузнают? Не надо, Саня…» –
прошептал я, отлично зная,
что теперь не отстанет он,
ибо видел я, как он хочет…
Мой расчет оказался точен!
«Не узнают!» – Меня рывком
притянул он к себе, и снова
оказался я полуголым –
брюки вниз он опять спустил!
«Не узнает никто! Попробуй!»
Горячо мы дышали оба,
и озноб нас обоих бил…
Неожиданно я подумал,
что я дам ему, если всунуть
предварительно он мне даст –
если я его трахну тоже,
рассказать он уже не сможет,
что я девочка, что я пас…
и что он меня раком ставил –
что ебал он меня в подвале,
не расскажет наверняка!
Словом… или я буду первым,
или хватит трепать мне нервы!
И, зажатый в его руках,
прошептал я, смущаясь будто:
«Я попробую…» «Это круто!
Вот увидишь…» – довольный, он
засосал меня в губы жадно…
отдышался я еле… «Ладно…
я попробую… но – потом…»
«Почему?» – перебил он тут же.
«Подожди, ты меня дослушай…
я ни с кем не ебался так…
я попробую… но – подставлю
при условии, если вставлю
предварительно свой долбак
в твою дырочку… не иначе!
Если ты подставляешь, значит
меня тоже ебёшь потом…»
Саня выслушал – не смутился.
Рассмеялся. Не возмутился.
И я понял: согласен он!
В полутёмном пустом подвале,
развернувшись, стал раком Саня,
разведя половинки врозь…
но едва я головкой хуя
на очко надавил всухую,
разогнулся он резко: «Брось!
Не получится… Вазелином
смазать дырку необходимо,
чтобы хуй проскользнул туда.
Мать сегодня в ночную смену…
а сейчас уже семь, наверно…
если семь, то она ушла.
Одевайся! Сейчас узнаем,
сколько времени, и повалим
без задержки ко мне домой.
Вазелинчик найдётся дома», –
деловито сказал он, словно
для него было не впервой
на квартиру водить мальчишек.
Из подвала он первым вышел.
Я за ним. Было семь часов.
Саня жил на проспекте Мира…
И едва мы вошли в квартиру,
Саня сразу, без лишних слов,
целовать меня стал в прихожей.
И его целовал я тоже…
обнимались мы с ним опять…
Наконец, разомкнули руки –
вниз с меня потянул он брюки,
я с него стал штаны снимать –
мы раздели один другого…
и взасос целовались снова,
уже голые, на ковре…
Он сосал у меня… я тоже
жадно двигал губами кожу
на горячем его стволе…
«А ты классно губами дрочишь!
Лучше Толика… В жопу хочешь?»
«Лучше Толика? Это… кто?»
«В ПТУ у нас был парнишка…
хуй сосал у меня, у Мишки…
у Андрюхи сосал… а что?»
Я опешил. Открытость эта
поразила меня… валетом
мы лежали с ним на полу…
Получалось, что я… «боялся»,
«как положено», отбивался –
демонстрировал я ему,
что его я не понимаю,
что совсем ничего не знаю
про такое – я час почти
добросовестно вырывался! –
вид я сделал, что я поддался
на его уговоры… и –
получается, что впустую
я разыгрывал роль такую?
Я боялся… а между тем,
он, выходит, конкретный парень.
«Ты ни разу об этом, Саня,
не рассказывал…» «А зачем?» –
улыбнулся он. В самом деле…
«И вы… сзади его имели?»
Риторическим был вопрос,
потому что воскликнул Саша
с удивлением: «Ну, а как же!
Ясный перец, что в полный рост
мы частенько его ебали…
Впрочем, пломбу ему сорвали
еще в школе… еще до нас…
А у нас он на первом курсе
сам подставил, и пёрли в бурсе
мы его…» «Ну, и где сейчас
этот парень?» «Не знаю даже.
Год всего он учился… – Саша
улыбнулся. – А ты… ни с кем?»
«Я? – запнулся я на секунду. –
Нет еще…» Я решил: не буду
признаваться ему. Зачем?
«Вот увидишь, что это клёво!» –
ободрил он меня… и снова
наклонился и стал сосать…
мои губы в ответ открылись,
и мы снова валетом слились,
и уже я… готов был дать
ему первым – хотел я страстно,
чтоб… как Толика-педераста,
он в очко меня отымел…
чтобы взял он меня насильно…
чтобы кончил в меня обильно…
я хотел его… я хотел
поскорее… хотел я очень!
«Что – губами еще подрочим?
Или… в жопу давай? Ты как?» –
он смотрел на меня влюблённо.
Я потупил глаза «смущённо»:
«Я не знаю… А вдруг долбак,
такой толстый, туда не влезет?
Разорвёшь ты очко мне если?»
«С вазелином не разорву…»
«Но сначала тебе я вставлю!
Никогда не давал я парню…
и не всовывал никому…» –
роль решил доиграть я честно…
типа: мне это неизвестно,
но попробую – так и быть! –
если этого ты так хочешь,
и об этом ты если просишь,
я могу тебе уступить…
Он достал вазелин из шкафа,
говоря: «Если в зад не трахал
тебя парень, то, значит, ты
ещё целочка… – Пальцем ловко
Саня смазал мою головку. –
Впрочем… многие пацаны
это пробуют хоть однажды –
сексуальную свою жажду
утоляют между собой…»
«Разве это… не извращенье?» –
перебил я его, смущенье
демонстрируя. «Мы с тобой
друг у друга сейчас сосали…
ну, и что с того? Хуже стали?
Год я Толика в жопу драл…
Ты не ведал – я был хорошим.
А теперь ты узнал – и что же,
сразу я извращенцем стал?»
«Погоди! Но ведь связь такую,
когда парни в очко кайфуют,
извращением все зовут…»
«И я тоже всегда публично
утверждаю, что неприлично,
если парни друг друга прут.
Ну, и что? – улыбнулся Саня. –
Мы сегодня друг другу вставим,
но не будем же мы кричать,
что мы пидоры… и повсюду
все так делают! Так откуда
будет кто-то об этом знать?»
«Ниоткуда…» «Зато ты если
обсуждать с пацанами вместе
станешь это, то ты, как все,
назовёшь эту связь позором,
потому что ты против хора
не пойдешь – ни к чему тебе
выделяться из массы общей…
Пацаны поголовно дрочат,
а спроси – отрицать начнут,
и никто… ни один не скажет,
что кайфует он так, и даже,
если к стенке его припрут,
отрицать будет он упорно…
потому что – дрочить позорно?
Или – принято так считать?
Поголовно все… повсеместно
мастурбируют! Всем известно.
Но – любой будет отрицать…
Вот скажи, – улыбнулся Саня, –
ты… ты любишь себя руками –
доишь мальчика перед сном?
Или, может быть, в туалете
занимаешься делом этим
по утрам ты? А ну-ка… – он
рассмеялся лукаво, – ну-ка,
признавайся! Мозолишь руку?
Или хуй о подушку трёшь?»
Неожиданно я смутился…
и не то чтобы застыдился,
а… не знаю я даже… Ложь
неуместна была – ведь Саша
говорил откровенно… даже
чересчур откровенно! «Ну?
Или, может, сказать ты хочешь,
что ты хуй вообще не дрочишь?
Или – дрочишь?» – и, подмигнув,
он погладил мой хуй торчащий.
«Иногда…» «Иногда? Не чаще?
Тебе сколько? Пятнадцать лет?
В твоём возрасте ежедневно
кайфовал я, спуская сперму…
каждый вечер ловил момент!
И сейчас я ловлю моменты –
воздержание очень вредно
для потенции. И потом…
обожаю дрочить под душем!»
Я внимательно Саню слушал.
На три года был старше он
и – ни капельки не стеснялся!
Откровенно он признавался,
что он пидер и онанист…
Бабы, девочки… лишь уловка!
Преотличная маскировка…
Кто он? Гомосексуалист?
Симпатичный, весёлый парень…
А Андрюха? А Миша?.. С Саней
они Толика, н е с т ы д я с ь,
пёрли в жопу – ебали хором…
и… публично потом позором
называли такую связь…
Лицемерие? Несомненно!..
А мы с Павликом? Ежедневно
кайфовали – хоть кто-то знал?
Ни один человек об этом
не догадывался, не ведал!..
Лицемерие правит бал…
«Ты сказал мне, что связь такую,
когда парни в очко кайфуют,
извращением все зовут…
Я тебе на своём примере
показал, что не надо верить,
когда в грудь себя парни бьют,
говоря, что они втихую
в одиночестве не кайфуют, –
каждый дрочит! И если прёт
парень парня, то точно так же
не признается он, а скажет
так, как все говорят – соврёт,
чтобы белой вороной в стае
не казаться… И я скрываю,
что с парнями кайфую в зад.
И так многие… больно надо
признаваться тебе, когда ты
притвориться способен!» «Да,
понимаю… Выходит, что же…
отрицать что угодно можно?»
«Несомненно! Уверен ты,
что какой-нибудь одноклассник
в зад кого-то не педерастит?
Вот стянул я с тебя штаны,
и – никто не узнает даже,
если сами мы не расскажем…»
«А мы кто? Гомосеки? Да?»
«Почему? – рассмеялся Саня. –
Если я тебе в жопу вставлю
или ты мне воткнёшь туда,
это вовсе ещё не значит,
что мы гомики. Однозначно
говорить можно лишь о том,
что всё это не извращенье,
а нормальное наслажденье…
преприятнейшее, причем!»
Мне ли было не знать об этом!
Преприятно… ещё бы! Где-то
на просторах родной страны
затерялся любимый Паша…
«Хватит лясы точить! – и Саша
улыбнулся. – Сегодня мы
с тобой в жопу ебаться будем?»
Я, кивнув головой, потупил
взгляд «смущённо», и ноги он,
в руки взяв, широко раздвинул,
подставляя мне… «Вазелином
предварительно смажь, а то
мальчуган у тебя, наверно,
сантиметров семнадцать. Верно?
Измерял ты когда-нибудь?»
«Угадал ты… почти семнадцать», –
я ответил… и тут же пальцем
прикоснулся… Что Сане вдуть
я смогу, я не думал даже…
Ублажая себя, я Сашу
в своих грёзах не пёр… и вот
он лежал на спине, готовый
мне отдаться – лежал он голый,
подставляя заветный вход…
Была дырочка туго сжата,
словно плиточка шоколада
в форме маленького кружка,
и дышала она соблазном…
Вазелин зачерпнул я пальцем…
Саня, ноги в руках держа,
их раздвинул ещё сильнее,
прижимая к плечам колени,
и кружок растянулся чуть…
пальцем я прикоснулся нежно
и – поглаживая промежность,
стал массировать, чтобы путь
подготовить. Хотя, возможно…
я не первый – и в эти ножны
свой горячий тугой клинок
кто-то всовывал не однажды,
предварительно точно так же
Саню голого между ног
мастурбируя пальцем… право,
что он целочка, шансов мало,
если вдуматься… вчетвером
кайфовали они – и Толей,
выступавшим в пассивной роли,
ограничивались?.. О том,
что ебали они друг друга,
не обмолвился он, – по кругу
пальцем медленно я водил, –
они Толика драли в жопу,
и не мог я поверить, чтобы
Саню сзади никто не вскрыл –
ни Андрюха, ни Миша… если
они делали это вместе,
не стесняясь, то… в жопу дать
любопытно всегда ведь тоже…
и, наверное, чей-то поршень
поработал уже – как знать! –
в этой втулочке шоколадной…
даже, может, неоднократно…
и возможно, что не один…
Мастурбируя дырку пальцем,
я поглаживал Сане яйца,
и сопел он, прижав к груди
ноги, согнутые в коленях…
откровенное наслажденье
выражало его лицо, –
вожделённо на Саню глядя,
я старательно пальцем гладил
туго стиснутое кольцо,
ожидая, когда он скажет,
чтобы всовывал я… но Саша
отдаваться мне не спешил –
неотрывно в глаза друг другу
мы смотрели, и я по кругу,
ублажая его, водил
указательным пальцем… или
парни в зад его не долбили,
и действительно целка он?..
Мышцы сфинктера сжаты были.
Я старательно вазелинил
шоколадный его пистон…
Нет, не мог я поверить, чтобы
не давал он ни разу в жопу,
если всовывал сам не раз!..
Саня выдохнул тихо: «Клёво!
Палец вытри… дыра готова!»
Я исполнил его приказ –
указательный палец вытер…
и – головкой своей открытой
прикоснулся к его очку…
была дырочка сжата туго,
но я знал, как очко упруго
растянуться способно… «Ну,
осторожно давай…» – и Саня
подо мной напряженно замер…
я нажал осторожно – и,
разжимая тугую дырку,
в норку Санину я впритирку
сладострастно долбак вдавил!
От души я оттрахал Саню!..
Потом он в меня тоже вставил
свой горячий тугой долбак…
и долбак был такой огромный,
что стонал я в натуре, словно
он впервые мне рвал целяк, –
было больно… и в то же время,
прижимая к груди колени,
я тащился под ним, сопя…
Скакуна мне загнав под кожу,
натянул меня Саня тоже…
Разрядились мы оба!.. Я
в своё счастье не мог поверить,
когда Саня сказал: «Теперь мы
будем часто друг друга драть.
Ты такой обалденный парень!»
«И ты тоже… ты тоже, Саня!» –
я признался ему… Скрывать,
что мне это по кайфу тоже,
было глупо уже… и, лёжа
в тёмной комнате на полу,
целовались мы в губы страстно.
Саня опытней был, и классно
целовал он взасос… Ему
безоглядно – душой и телом! –
я отдался… и он всецело
завладел моим сердцем, и –
мы друг друга полгода драли…
Потом Саню в СА* призвали –
я остался опять один…
Как мальчишка любой, всё время
я хотел… и фонтаном семя
извергалось по вечерам, –
приспускал я трусы в постели,
и пружины во тьме скрипели –
онанизмом себя я сам
ублажал, вспоминая Саню…
его губы… и как он ставил
меня раком, а я – его…
И мечтал я о друге снова…
Вася?.. Толя?.. Валера?.. Вова?..
Я с любым был согласен!.. Но
как открыться? Кому признаться,
что я в жопу хочу ебаться?..
Где гарантия, что в ответ
не услышу я слово «пидор»?..
Очень трудно – позорно! стыдно! –
признавать в шестнадцать лет
в том, что хочешь, и даже очень,
с пацанами ебаться… впрочем,
говорю я здесь о себе,
потому что другие парни
не стесняются… тот же Саня
нашел способ открыться мне!..
Исполняя на флейте соло
горячо я мечтал, чтоб снова
меня кто-то «сооблазнил»…
или даже… намёк хотя бы!
Но о бабах вели ребята
разговоры… и я дрочил,
представляя поочерёдно
пацанов… Это ныне модно
признаваться в голубизне.
А тогда под статьёй ходили
все, которые так любили…
Словом, в грёзах о пацане
пролетела зима, и следом
отшумела весна; от деда
получили мы письмецо –
на каникулы звал он внука.
«Что я делать там буду? Скука!»
Тем не менее, мать с отцом
настояли. И к деду в гости
я отправился… Утром Костя,
мой двоюродный брат, стоял
на перроне, меня встречая,
и… еще ничего не зная,
почему-то подумал я,
что у деда мне будет классно.
Нет, братишка на педераста
совершенно был не похож:
не манерный, вполне обычный,
правда, стройный и симпатичный,
деревенский пацан… и всё ж
я почувствовал: будет дело!
И, ликуя, душа запела:
Костя! Косточка! Константин!
Мой двоюродный брат. Ровесник.
Натуральный пацан… но если
он нормальный пацан, то с ним
покайфуем мы… я имею
опыт в сексе – и я сумею
раскрутить его… ещё как!
Всё получится! Парень классный!
Костя, Косточка… ненапрасно
я приехал сюда!.. Итак,
вскоре мы неразлучны были:
всюду вместе мы с ним ходили
и всё делали сообща, –
я влюбился в него по уши…
он же думал, что просто дружим
мы с ним крепко, и всё… хотя
дружба в юности эротична,
даже если проблематично
осознать это, – Константин
был наивен в вопросе этом…
тем не менее, вскоре следом
по пятам он за мной ходил,
сам не зная, чего он хочет…
( о возможности секса, впрочем,
он, наивный, не думал – и
ему просто толчок был нужен,
чтобы он осознал, что дружба
может запросто перейти
в нечто большее…) Две недели,
как мгновение, пролетели…
Я домой позвонил – сказал,
что понравилось мне у деда,
что останусь я на всё лето
здесь, в деревне… а брат стоял
со мной рядом, довольный очень,
что понравилось мне, – короче,
лето звонкое, громче пой!..
Ликовала душа от счастья:
Костя! Косточка! ты во власти…
в моей власти ты, милый мой,
хотя этого сам не знаешь, –
по наивности ты считаешь
меня другом, и только… но
ты влюблён в меня точно так же,
как и я в тебя, – дружба наша
эротична…и мы ещё
насладимся с тобой любовью!
Поначалу немного больно
будет, Косточка… – думал я,
когда мы возвращались с почты…
«Ты останешься, Паша? Точно?» –
переспрашивал он меня.
«А ты хочешь?» «Хочу, конечно!»
«Очень хочешь?» И он поспешно
заверял меня тут же: «Да!»
Он хотел… и хотел он очень,
сам не зная, чего он хочет…
И, возможно, что никогда –
никогда! – не узнал бы Костя,
если б я не приехал в гости,
что, не будучи голубым
(брат двоюродный не был геем),
настоящее наслажденье
испытать можно с парнем, – мы
на рыбалку пошли с ночёвкой,
и спонтанно – без подготовки! –
всё случилось само собой:
перед сном мы бороться стали…
и, естественно, тут же встали
у нас члены – и он, ногой
разведя мои ноги, разом
оказался на мне, и сразу
я его обхватил за зад…
губы встретились… он заёрзал…
ну, а дальше всё было просто:
плавки сбросили мы, и брат
засадил мне… потом подставил
свою целку – ему я вставил,
натянул его в попку я…
И всё лето потом… всё лето
мы с ним делали только это!
…А сейчас у него семья,
и он счастлив вполне. И всё же,
когда встретил его я позже –
через годы! – признался он,
когда выпили мы изрядно:
«Помнишь, а? Дураки, понятно!
Всё исчезло давно, как сон…
но скажу тебе честно, Паша:
вспоминая то лето наше,
я на мысли себя ловлю,
что неплохо с тобой в то лето
подурачились мы… я это
тебе искренно говорю!
О том лете никто не знает,
но… скажу тебе честно, Павел:
иногда я хочу, чтоб вновь
повторилось то лето наше…
отчего это чувство, Паша?»
И мы пили за дружбу вновь…
Разговор этот будет позже…
А в то лето – понять несложно! –
пацанами мы были, и –
нам хотелось… и мы всё лето…
и не думали мы, как это
называют, – своей любви
не стыдились мы! Я – понятно:
привлекали меня ребята…
но и Костя – отнюдь не гей! –
упивался любовью, словно
от рождения был он гомо-
сексуалом… и было в ней,
в этой страсти взаимной нашей,
столько искренности, что даже
неуместен был сам вопрос,
хорошо или плохо, если
парни любят друг друга, – песней
лето звонкое пронеслось,
как мгновение, безмятежно…
Нет, таились мы с ним, конечно,
и никто ничего не знал
(потому что любовь такая
подсознательно вызывает
зависть злобную, – я познал
это позже, и в полной мере:
как-то раз исписали двери –
типа «сдесь пидараз жывет» –
но я знал уже: это пишут
комплексующие мальчишки –
те, которых никто не прёт.
Впрочем, всё это будет позже).
А тогда я промужеложил
лето целое втихоря…
Всё кончается – и то лето
тоже кончилось… но согрета
до сих пор им душа моя!..
После Костика был Валерка.
Из десятого класса. Целка…
поначалу он только драл –
сам подставить не соглашался
ни в какую!.. Чего боялся?
«Я не пидор!» – комплексовал,
и при этом… при всём при этом
он отсасывал классно, – это,
как он мне объяснял, не в счет…
Я смеялся над ним: «Дурак ты!
Давай трахну тебя…» – однако
он полгода брал только в рот…
«Давай в жопу! Чего ты жмёшься?
Сам, кайфуя, со мною прёшься,
а чтоб тоже подставить – шиш…»
«Я не пидор!» «Ага, не пидор…
ты ни разу себя не видел,
как от жопы моей торчишь…»
«Но ведь я же не подставляю!» –
он смеялся в ответ, играя
моим членом… я злился: «Да?
А за щёчку всё время хочешь…»
«Так ведь сперма полезна очень!» –
был ответ у него всегда…
Я уже потерял надежду,
что я трахну его… Конечно,
можно было расстаться с ним,
но он классно сосал… и снова
я звонил ему: «Да, я дома…
никого сейчас… я один…»
Он и правда сосал прилично…
из 10-го «Б»… отличник –
на медаль золотую шел…
ко всему еще был спортсменом!
«Что-то мало сегодня спермы…
Дрочишь, что ли? Какой позор!» –
отстрочив, он смеялся часто…
потом я подставлял – и страстно
он натягивал в зад меня…
«Нет, не пидор ты… ни на йоту!
Просто любишь мальчишек что-то,
и всего лишь», – смеялся я…
А весной захотел он тоже,
чтобы я его дёрнул… боже,
я намучился с ним, пока
растянул ему дырку… «Больно!
Не могу я… пусти!.. довольно!..
не получится…» «Ни фига…
всё получится!» «Нет, не входит!»
«Потерпи… – я давил на входик, –
ну, расслабься, Валера… ну…»
В самом деле… была такая
у Валерки дыра тугая,
что я еле её проткнул…
но – свершилось! И я… короче,
от души его трахнул!.. Впрочем,
я его поимел в очко
раз единственный – больше в жопу
не давал мне Валерка, сколько
я потом ни просил его, –
ни в какую не соглашался!..
Точно так же всегда являлся
по звонку моему: сосал…
меня шпилил… но даже слушать
не хотел он о том, что нужно
разработать ему портал…
А потом он окончил школу
и – уехал учиться… Снова
я остался один – и вновь
я свободен был, словно ветер,
и душа замирала: где ты,
голубая моя любовь?
О, как сладостно сердце бьётся
в ранней юности!.. Как неймётся
поскорей обо всём узнать!..
Всё испробовать! Всё изведать!..
Вопрошающе смотришь в небо:
что там, дальше?.. Голубизна
взгляд притягивает невольно…
В сексе так же: всегда прикольно
за обыденность заглянуть…
и когда все шагали вправо,
я сворачивал влево: надо
не бояться искать свой путь!..
ПИДАРАСЫ и ПЕДЕРАСТЫ –
вещи разные… и напрасно
не хотят себя утруждать
этой мыслью иные люди…
впрочем, я обо всех не буду –
о себе я могу сказать:
никогда пидарасом не был!
Я влюблялся, любил – и это
преступлением не считал…
и Чайковского с Чикатило
в общий списочек примитивно
никогда я не зачислял...
Был я молод – любил и верил,
что открою любые двери
на весёлом своём пути, –
отдавался любви беспечно,
и казалось, что бесконечно
будет юность моя цвести…
Словно ветер весенний в поле,
я гулял – и менял я роли:
был я актив, и был я пас…
Шел по жизни своей дорогой,
никогда никого не трогал…
тем не менее, каждый раз
наблюдательные соседи
узнавали – и слово «педик»,
словно камень, летело вслед, –
«люди добрые» всюду были…
Пацанята за мной следили,
излучая незримый свет
затаённых своих желаний…
И острили иные парни:
«Может, он отсосет у нас?»,
и у них дервенели шишки…
и смеялись взахлёб мальчишки,
улюлюкая: «Пидарас!»
Педераст, – поправлял я молча.
Никого я не трогал… впрочем,
не во мне заключалась суть:
здесь причины совсем иные,
когда парни – неголубые! –
голубого стремятся пнуть
и при этом рядятся в тогу
моралистов… смешно, ей-богу!
И хотя я не трогал их,
тем не менее… ёлы-палы,
эти самые н а т у р а л ы,
презиравшие голубых,
беспокоились всех сильнее,
что живут по соседству с геем,
и летели угрозы вслед…
Может, я был не лучше прочих.
Но не хуже был – это точно!
И я мог бы сказать в ответ,
что любая любовь – от Бога,
и что Павел**, судивший строго,
явно был не в ладу с собой…
я бы мог рассказать о многом,
но шагал я своей дорогой:
вы такие? а я – такой!
У юнцов шевелились брюки,
и – в карманы засунув руки,
обзывали они меня,
и была в этом их услада
извращенная… фу, не надо
вспоминать здесь об этом!.. Я
не насиловал, не маньячил –
обходя возбуждённых мачо,
ухмылявшихся: «Пидарас…»,
я бросался в любовь, как в омут,
и в любви растворялся, словно
каждый раз был последний раз.
Шел по жизни я пилигримом:
Я ИСКАЛ СВОЮ ПОЛОВИНУ –
как перчатки, менял парней…
Было в юности их немало,
но всё время душа взывала:
где ты, парень мечты моей?
Жизнь летела, и кровь играла…
Рома, Дима, Валера, Слава,
Юра, Миша, Марат, Олег,
Женя, Витя, Алёша, Коля,
Гена, Игорь, Андрюха, Толя…
невозможно припомнить всех!
Сзади, спереди… отовсюду!..
Вспоминать обо всех не буду –
еще многое впереди…
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ –
перекрёсточек на дороге:
отдохнул – и опять иди…
Жизнь сложнее. А может, проще.
Я не знаю. Мальчишки дрочат –
сперма капает в унитаз –
бесконечен процесс взросленья:
подростковые вожделенья
трансформируются в экстаз…
и другие мальчишки снова
(Толя—Вася… Сережа—Вова…
дело вовсе не в именах!)
начинать всё сначала будут…
и, смыкая впервые губы
на горячих тугих стволах,
открывать будут точно так же
вкус античности… кто-то скажет:
«Давай в жопу друг друга…» – и
в зад один одного натянут…
и еще захотят… и станут
это делать… и кто они –
Вова?.. Вася?.. Серёжа?.. Толя?..
служат в армии?.. или в школе
ещё учатся?.. – суть не в том…
у любви не бывает цвета:
просто парни, и нет ответа,
почему не она, а он, –
это было, и есть, и будет:
кто-то где-то кого-то любит
в первый раз или в сотый раз…
Притяженье неистребимо…
и вихрастый мальчишка Дима
(или Миша… а может, Стас)
приспускает штаны, и Саша
(или Рома… а может, Паша)
направляет упругий уд
в туго сжатое углубленье…
содрогаясь от наслажденья,
парни в жопы друг друга прут, –
в конце века – начало чьё-то…
Непрерывен процесс, и кто-то
где-то пробует в первый раз…
Это было. И есть. И будет.
Кто-то где-то кого-то любит.
Постоянно. Всегда. Сейчас.
(1998)
_________________
* СА – Советская Армия. (Прим. автора)
** Павел – один из Святых Апостолов, отличавший ярко выраженной гомофобией – болезненной ненавистью к представителям однополой любви. (Прим. автора)
|
