Pavel Beloglinsky
ПАЦАН
P.S. Автор хотел назвать эту невыдуманную историю «Смятение чувств», но, вспомнив, что на данную – гомоэротическую – тему уже есть рассказ с таким названием у Стефана Цвейга, свой рассказ назвал проще и вместе с тем, как кажется автору, достаточно точно – «Пацан».
Витька докурил сигарету и, щелчком упокоив окурок на клумбе с пионами, хотел уже подниматься – идти спать, как вдруг увидел мелькнувшие в проеме между сараем и кухней-времянкой два силуэта, – сразу за кухней был сад, точнее, несколько яблонь и слива, и там кто-то шарился; Витька замер. Было уже поздно – около двенадцати, и тихо – лишь слышно было, как где-то, через улицу или две, брешут собаки, – июльская ночь окутывала станицу… «Оба-на! – подумал Витька, бесшумно приподнимаясь. – Кто-то лазит в саду… двое… блин, пацаны – сливу обносят…» Он уже поднес пальцы ко рту – хотел засвистеть, но внезапно возникший азарт холодком шевельнулся в груди. Сливовое дерево росло сразу за сараем, и, если сарай обойти, можно оказаться с пацанами нос к носу – и тогда уже… тогда свистнуть – напугать их до смерти… Витька улыбнулся, вспомнив, как сам он, когда был пацаном, лазил с друзьями в чужие сады… и не потому, что дома не было слив или яблонь, – в чужих садах и сливы, и яблоки почему-то казались вкуснее… «Сейчас вы, блин… у меня уссытесь…», – словно мальчишка, подумал Витька, и ему сделалось весело. Осторожно ступая, он крадучись обогнул сарай и – не выходя из-за угла, замер…
А пацаны уминали сливы… Дни стояли знойные, к вечеру воздух в доме нагревался, спать было душно, – и, проветривая перед сном комнаты, Витька у входа в дом сидел без света, и это-то обстоятельство, очевидно, и ввело пацанов в заблуждение: какое-то время понаблюдав за домом, они, видимо, решили, что хозяева спят, а значит – вперед… Сливовое дерево было видно с улицы, и пацаны приметили его еще днем – даже издали сливы выглядели необыкновенно аппетитно…
- Ну, я тебе говорил… а ты, блин, боялся… - услышал Витька тихий голос, и тут же в ответ раздался голос другой: - И ничего я, блин, не боялся…
Витька стоял за углом сарая – буквально в полутора метрах от пацанов, лихорадочно соображая, что ему сделать, чтобы эффект от его появления был максимальный… свистнуть, как Соловей-разбойник, возникнув из-за угла, или, наоборот, спокойно спросить, вкусные ли сливы, – еще неизвестно, что произведет большее впечатление…
- Вкуснятина… да?
- Ешь! У вас таких нет…
- Почему это нет? У нас все есть!
- Может, и все… а слив таких нет!
Или – белую простынь сейчас бы… завернуться – и медленно… медленно выплыть из-за угла… Витька, представив эту картину, сам себе в темноте улыбнулся: это было бы самое классное… точно они ссыканули бы – кипятком…
- Я знаю еще, где груши есть. Мы прошлым летом там обносили…
Витька, издав горловой, словно рык медведя, и одновременно пронзительный, напоминающий вой сирены звук, вылетел пулей из-за угла – пацаны, беспечно поедающие сливы, на какой-то миг оцепенели, – они, пацаны и Витька, оказались лицом к лицу…
- Атас! – сдавленным голосом вскрикнул тот, что стоял от Витьки дальше; присев, он вдруг пружинисто сиганул в сторону, и в тот же миг, сделав выпад вперед, Витька мертвой хваткой вцепился в ближнего – этот пацан, парализованный страхом, даже не дернулся, в то время как друг его, стремительно преодолев полсотни метров до забора, взлетел над забором и, оказавшись на улице, дал стрекача; все произошло в считанные секунды…
Рядом, в соседнем дворе, отзываясь на боевой Витькин рев, тявкнула собака, но тут же замолкла, то ли запоздало испугавшись не меньше пацанов, то ли, наоборот, поняв, что парень-сосед дурачится… глухой топот, издаваемый кроссовками убегающего пацана, стих. И вновь наступила тишина…
- Значит, чужие сливы – вкуснятина… да? – Витька, по-прежнему цепко держа мальчишку за руку, постарался придать голосу как можно больше строгости.
- Дяденька, отпустите… - плачущим голосом отозвался пацан. – Я больше не буду… никогда не буду…
Пацан чуть дернул рукой, пытаясь освободиться. Ужас, сковавший его в первое мгновение, когда Витька, как спецназовец из крутого боевика, с ревом выскочил из-за сарая, прошел – пацан понял, что они влипли, точнее, влип он, потому что друг его дал деру, бросил его, и теперь ему одному надо как-то выкручиваться – отдуваться за двоих, и еще неизвестно, что теперь сделает с ним хозяин, крепко держащий его за руку, – ужас сменился страхом…
- Дяденька… - плачущим голосом повторил пацан. – Отпустите меня…
Витька в ответ на «дяденьку» весело фыркнул – так его, Витьку, не называл еще никто… дяденька… какой он, блин, дяденька! смешно – оттого он фыркнул, чуть ослабив хватку…
Витьке был двадцать один год; ни отца, ни матери у него не было – во всяком случае, Витька не помнил их и не имел о них никакого представления, они погибли – утонули, когда Витьке было два года, и воспитывала – и воспитала – Витьку бабка. Когда Витька служил, бабка, до этого ничем не болевшая, неожиданно умерла, и Витька, вернувшись домой, оказался на всем белом свете один-одинешенек: не дядек-теток, ни, соответственно, двоюродных сестер-братьев у него не было. Может, поэтому, не особо раздумывая, Витька сразу женился – на дискотеке в соседней станице увидел девчонку, как-то легко, шутя познакомился с ней; спустя неделю они переспали, причем, для Витьки это было впервые – до армии он ни с кем не успел, никого не попробовал; утром, проснувшись, Витька сказал: «Давай, может… поженимся, блин…», – перед этим, проснувшись, он еще раз, уже не волнуясь и не суетясь, с размеренным наслаждением оттянул Светку, и мысль, что хорошо бы жениться, пришла внезапно, – была уже поздняя осень, в окно барабанил мелкий противный дождь, а в доме было тепло, уютно, они лежали поверх одеяла голые, и Светка, прижимаясь к нему сбоку, нежно ласкала его… ну, и чего было ждать еще? Ни матери, ни бабки у Витьки не было, и никто не мог ему ни посоветовать, ни отсоветовать… а Светке было уже двадцать четыре, парни в станице пили-ширялись, и Витька на фоне их был настоящим принцем, – через неделю они подали заявление, а вскоре сыграли скромную свадьбу… так, спустя каких-то два месяца после демобилизации, был Витька уже женат…
Все это было в прошлом году. А теперь был июль, Светка была у тещи, в соседней станице – помогала матери консервировать на зиму фрукты-овощи и приехать должна была к выходным, через четыре дня…
Почувствовав, что Витька ослабил хватку, пацан снова дернул рукой:
- Я больше не буду, дяденька… честное слово! Отпустите меня…
- Сейчас позвоню я в милицию, приедут – тебя заберут… – Витька вдруг вспомнил, как точно так же попался когда-то сам, только они тогда обносили яблоки, и как его, пацана, дед Капитон точно так же держал за руку, стращая милицией. – Хочешь в милицию?
-Нет… я не буду… я больше не буду… не надо в милицию, дяденька…
В этот раз слово «дяденька» пацан произнес не очень уверенно. Они – и пацан, и Витька – стоя почти вплотную друг к другу, наконец-то один одного хорошо рассмотрели; пацан с удивлением обнаружил, что тот, кто стоит перед ним, вовсе не дяденька, а просто парень, и у этого парня совсем не злое лицо, а Витька, всмотревшись, машинально отметил, что пацан миловиден и что ему, пацану, наверное, лет тринадцать…
- Что-то я раньше тебя не видел… - медленно проговорил Витька. – Приезжий, что ли?
- Я в гости приехал, к бабушке, - с готовностью отозвался пацан и, словно боясь, что этот парень, в чьей власти теперь он был, ему не поверит, тут же добавил: - Я из Москвы…
- Ах, из Москвы! – Витька насмешливо хмыкнул. – Ну, понятно тогда…
Пацан уловил в Витькином голосе вдруг возникшую недоброжелательность и тут же пожалел, что сказал про Москву; ему хотелось Витьке понравиться, и потому про Москву он добавил… зря это сделал, не надо бы говорить, – подумал пацан.
- Я не хотел, - глядя на Витьку, пацан произнес торопливо, чтобы заполнить возникшую паузу. – Это все Славик… я говорил ему, что не надо, а он мне сказал: «полезем»…
- Это который удрал сейчас? – уточнил Витька, вновь ослабляя хватку.
- Ну-да, который удрал, - пацан почувствовал, как ослабла чужая рука, крепко державшая его, и нерешительно улыбнулся.
Мысль возникла внезапно… и эта внезапно возникшая мысль была Витьке настолько несвойственна и потому для него самого так неожиданна, что в первую секунду, когда эта мысль возникла, он, Витька, не то чтобы как-то опешил или удивился – в первую секунду Витька не поверил себе сам… Пацан смотрел уже не испуганно, а скорее настороженно и в то же время чуть заискивающе – было заметно, что он старается уловить Витькино настроение… и Витька, словно испугавшись, что пацан вдруг исчезнет, непроизвольно сжал ладонь вновь, – он держал пацана за руку чуть выше кисти…
- Больно, - тихо сказал пацан. Витька заметил, как пацан чуть поморщился, не пытаясь, впрочем, руку вырвать или как-то освободить.
- А сливы чужие есть… это как? – неожиданно зло проговорил Витька и тут же сам удивился своей злости. В душе Витька нисколько не осуждал пацана – он сам точно так же лазил когда-то по чужим садам-огородам, и это было не воровство, а скорее неистребимая мальчишеская жажда опасности и приключений, да и сливы Витьке было тоже не жалко – оттого, что пацаны съели по десятку слив, он, Витька, беднее не станет… и тем не понятнее для него самого была вдруг вспыхнувшая к пацану злость; Витька еще сильнее стиснул ладонь… рука у пацана было по-мальчишески тонкая, теплая – на этот раз пацан, ничего не говоря, чуть шевельнул рукой, как бы давая Витьке знать, что тот делает ему теперь еще больнее, и Витька увидел, как пацан снова поморщился…
- Что – больно? – спросил Витька, хотя и так было ясно, что пацану больно.
- Отпустите меня… пожалуйста, - тихо проговорил пацан, и Витька увидел, как выражение лица у пацана вновь изменилось – в глазах у него опять появился страх.
Было темно, тихо… было уже поздно – наверное, около двенадцати… или даже двенадцать. Витька ослабил хватку… мысль, внезапно возникшая, не только не уходила, а наоборот: показавшаяся в первые секунды совершенно чужеродной, эта мысль с каждым мгновением становилась все более и более внятной… мысль стремительно обретала форму и оттого с каждым словом и каждым движением казалась Витьке все более реалистичной, – Витька, ослабив хватку, пристально всматривался в лицо пацана, до конца, тем не менее, еще не веря, что сейчас… сейчас он это может сделать…
- Значит, ты хочешь, чтобы я… отпустил тебя? – медленно проговорил Витька, пристально всматриваясь в лицо пацана.
- Да… я больше не буду.
- Я отпущу тебя… если ты так хочешь. Но… при условии…
Витька вдруг подумал, что он не испытывает никакого возбуждения… да, того в привычном понимании возбуждения, которое свидетельствует о вполне конкретном желании, у него не было… и вместе с тем это не было любопытством – Витька ни тогда, когда был пацаном, ни позже, в армии, ни разу не замечал за собой хоть какого-то, явного или смутного, интереса к подобным вещам, – никогда не хотелось ему не то что попробовать, а всякий раз, когда возникал о таком разговор – а разговоры о «гомиках», о «пидарасах», когда он учился в ПТУ, среди парней возникали частенько – он к разговору терял интерес, и если смеялся сальным шуточкам, то делал это лишь потому, что смеялись другие… и когда приходилось об этом читать, Витька быстро пробегал глазами заметку либо статью, оставаясь при этом совершенно равнодушным – ему это было так же неинтересно, как неинтересно было слышать каждый день по радио о меняющемся курсе доллара – неинтересно по той простой причине, что долларов у него не только не было, но он даже их никогда не видел… нет, это было что-то другое, не любопытство и не желание, – из каких-то сокрытых глубин души вдруг странным аккордом неведомой песни возникла мысль… и вот – Витька сам не заметил, как эта мысль завладела им…
Они – пацан и Витька – стояли друг против друга, Витька держал пацана за руку, и у него, у Витьки, было такое чувство, что этот пацан – его пленник, – может быть, так поступали когда-то, давным-давно, древние воины, когда брали в плен мужчин и женщин?..
- Ты… - Витька уже хотел сказать, что пацан должен сейчас сделать, как вдруг неожиданно сообразил, что в ночной тишине их голоса хорошо слышно, и если сейчас кто-то будет идти по улице… Витька, произнеся «ты», тут же осекся. Пацан, еще ничего не зная о Витькиной мысли, напряженно смотрел на Витьку со смешанным чувством страха и ожидания. – Пойдем! – решительно проговорил Витька.
- Куда? – голос у пацана дрогнул.
- Идем… не бойся! Я же сказал тебе, что отпущу… ну! – Витька дернул мальчишку за руку, и тот, повинуясь, последовал за ним.
Сарай был разделен на две неравные половины: одна половина была переоборудована Витькой под гараж – там стоял его мотоцикл, а в другой половине сейчас были мешки с зерном, и сюда, где были мешки, Витька толкнул пацана – тот, едва не споткнувшись, провалился в темное чрево сарая. Ни окна, ни окошка здесь не было – пацан очутился в кромешной тьме и, развернувшись, хотел тут же податься назад, но Витька, шагнувший в сарай за ним следом, одной рукой мгновенно перехватил его и крепко, чтоб удержать, прижал к себе.
- Тихо, тихо… - прошептал Витька; одной рукой продолжая держать пацана, он другой рукой быстро закрыл за собой дверь и, сместив руку на стенку, нащупал выключатель; в сарае вспыхнул неяркий свет. – Ну, ты чего… испугался, да? – Витька разжал в локте свою руку, и пацан, в тот же миг от него отскочив, затравленно оглянулся по сторонам.
В сарае был всякий хлам: какие-то ведра, старые кастрюли… пирамидой поднимаясь вверх, за спиной пацана сложены были мешки. Витька – невысокий и плотный, но при этом по-мальчишески стройный – стоял спиной к двери, загородив собой выход, – пацан почувствовал, что он в ловушке… он перевел затравленный взгляд на Витьку – Витька смотрел на него внимательно, даже как-то излишне, неестественно сосредоточенно, и пацану вдруг сделалось по-настоящему страшно… Нет, в Витькином облике ничего страшного не было – наоборот, открытое лицо Витьки скорее вызывало симпатию, чем отталкивало или, тем более, пугало, и только взгляд… взгляд у Витьки был словно отсутствующий, обращенный внутрь, – пацану показалось, что Витька не видит его…
А Витька, глядя на пацана, чувствовал, как в нем стремительно нарастает жаркое, сладостное возбуждение… и дело было вовсе не в том, что пацан, стоящий перед ним, был симпатичен, – тех нескольких секунд, что Витька держал пацана, прижимая его к себе, оказалось вполне достаточно, чтобы мысль, невесть из каких глубин внезапно возникшая и в считанные минуты Витькой овладевшая, получила свое логическое завершение в форме обычного, хорошо знакомого Витьке возбуждения, сладким зудом возникшего между ног и вот уже жаркой волной стремительно растекающегося по телу…
Витька, глядя на пацана, переступил с ноги на ногу… Пацан был не просто симпатичен – он, как это часто бывает с мальчишками, был возбуждающе симпатичен; черты его юного лица еще не приобрели четко выраженной возмужалости, и оттого лицо излучало какую-то первозданную свежесть и чистоту… даже выражение страха на загорелом круглом лице нисколько не портило общей картины, – коротко стриженый, в широких, достающих до середины голеней бежевых шортах и синей футболке с непонятной надписью «GO TO ME», пацан стоял перед Витькой, застыв в напряженном ожидании, и только было заметно, как бьется, от страха колотится у него сердце – ходуном ходит под синей футболкой грудь …
Член набухал, наливался горячей твердостью, – Витька, не сводя с пацана взгляда, непроизвольно сдавил член ладонью – и пацан, от которого не ускользнуло это Витькино движение, вздрогнул… «маньяк!» - слово, возникшее в сознании мгновенно, резануло, как скальпель, – и без того напуганный происходящим, пацан побледнел… Как всякий, живущий в современном информационном пространстве, пацан был наслышан о маньяках, насилующих мальчиков, и если мысль эта не пришла ему в голову до сих пор, то лишь потому, что парень, под сливой державший его за руку, был совершенно не похож на извращенца, насильно трахающего пацанов, и только теперь, когда он увидел, как этот парень мнет через спортивные штаны свой явно возбужденный член, его пронзила страшная догадка, – он вдруг невольно подумал, что… что именно сейчас может с ним сделать здесь, в сарае, этот стоящий перед ним парень…
Пацан попятился… но сзади были мешки с зерном – икры пацана уперлись в лежащий на полу мешок, и пацан, потеряв равновесие, с размаху на этот мешок сел – упал. И в тот же миг Витька очутился рядом – не давая пацану подняться, он с силой надавил ему на плечи; лицо пацана оказалось на уровне Витькиного паха – одной рукой удерживая пацана в сидячем положении, Витька другой рукой тут же оттянул вниз резинку спортивных штатов, вместе с трусами зацепив ее большим пальцем, и – прямо перед глазами пацана оказался напряженно вздыбленный член, – пацан, вывернув голову набок, попытался увернуться, однако Витька, сжав ноги пацана ногами своими, чтобы тот не имел возможности вскочить, большим и указательным пальцами оттянул на члене крайнюю плоть, обнажив багрово-красную, похожую на сливу головку, одновременно ладонью другой руки, обхватив пацана за подбородок, вновь повернул его лицо к члену и, чуть подав бедра вперед, коснулся головкой сжатых губ, – пацан, замычав, еще плотнее стиснул, сжал губы…
- Ну… возьми… возьми его в рот! – Витька большим и указательным пальцами с силой надавил пацану на щеки – там, где смыкаются челюсти. Застонав от боли, пацан открыл рот – и в ту же секунду Витька, двинув бедрами резко вперед, почти наполовину вогнал залупившийся член пацану в рот. – Давай… ну, соси! – жарко зашептал Витька. – Соси… кому говорю! Давай…
Член был горячий, эластично-твердый и – безвкусный, – Витька уже поздно вечером ходил в душ, смыл с себя накопившийся за долгий летний день пот, и потому пацан не почувствовал того специфического вкуса, какой бывает у члена, если его день-другой не мыть; может быть, поэтому пацан не почувствовал никакого отвращения; ему не с чем было сравнить ощущение члена во рту – разве что с круглым на палочке эскимо, которое он любил сосать… да, было очень похоже, с той лишь разницей, что эскимо всегда было холодное, а член оказался горячим – и, тем не менее, член был похож на эскимо… и у пацана невольно мелькнула мысль, что это – член во рту – совсем не страшно… во всяком случае, не так страшно, как об этом он думал.
Витька толчками вталкивал член в рот, и пацан, чтобы эти толчки сдержать, инстинктивно вцепился в Витькины бедра, при этом губы его сомкнулись плотней – Витька почувствовал их обжимающий жар, это было необыкновенно приятно, и Витька, обхватив ладонями голову пацана, стал рывками насаживать его рот на член, одновременно двигая навстречу рту бедрами. Пацану показалось, что член проникает в гортань, – он замычал, невольно сжав зубы, и в ту же секунду Витька дернулся, рывком вырывая член изо рта.
- Зубы… зубы, блядь, убирай! – искривившись от боли, прошептал Витька.
Пацан понял, что сделал больно, и, боясь, что эта боль разозлит парня, торопливо зашептал, оправдываясь:
- Я не хотел… не специально я… честное слово, не специально…
- Поаккуратней, блин, надо… – Витька, по-прежнему сжимая ладонями голову пацана, запрокинул его лицо вверх. Пацан безропотно подчинился движению Витькиных рук. Взгляды их встретились – глаза у пацана были испуганные, он смотрел на Витьку умоляющим и одновременно вопрошающим взглядом. – Зубы убирай… понял? – назидательно проговорил Витька.
- Да, понял… я понял, - поспешно отозвался пацан. – Я сам буду… сам буду делать… пустите…
- Давай, соси! – уже спокойнее произнес Витька, одну ладонь переместив пацану на затылок, а другой обхватив свой член. – Соси! – большим и указательным пальцами Витька взял свой член у основания и чуть наклонил его, направляя пацану в рот… темно-красная головка замерла у губ пацана. – Ну… бери! – нетерпеливо прошептал Витька.
Член у Витьки был не очень большой – средний, сантиметров пятнадцать-шестнадцать в длину – и при этом ни капельки не искривленный, как это часто бывает у парней и мужчин, чья юность прошла под знаком Онана, – член не внушал ни отвращения, ни страха, и пацан, не дожидаясь, когда Витька снова начнет его натягивать резкими толчками, сам, открыв рот, потянулся к члену губами… В конце концов, член у него уже был сейчас во рту – он, пацан, всего несколько минут назад этот член уже сосал, и ничего страшного или смертельного не случилось. Да, ничего не случилось… "Пососу… пососу хорошо, чтоб ему понравилось, и он отпустит меня …" – подумал пацан, касаясь губами сочной, как слива, головки…
Витька замер… влажные теплые губы пацана, медленно скользнув по головке, на мгновение задержались на крайней плоти, и – вбирая член в рот, пацан осторожно, словно нерешительно, скользнул губами вдоль члена, – ощущение было обалденное! За полгода супружеской жизни Светка ни разу у Витьки не сосала, и он ей тоже ни разу не предлагал сделать это – взять член в рот, а других женщин, кроме Светки, у Витьки еще не было, – ощущение члена во рту было для Витьки ново, и поэтому Витька замер… замер от удовольствия.
А пацан, между тем, чуть успокоился. В принципе, ничего в этом страшного не было – сосать член у парня… Пацан никогда ни у кого не сосал, и теперь, делая это, он думал, что это только кажется, что это невозможно. А на самом деле… Конечно, если кто узнает… а если никто не узнает? Да, если никто не узнает? Вот он сосет… ну, и что? Чего здесь особенного? Ничего… главное, думал пацан, отсюда выбраться, – сидя на мешке, он ритмично двигал головой, скользя губами вдоль члена… Он был обычным тинэйджером, и, как у всякого в его возрасте, у него был полный сумбур в голове: осведомленность переплеталась с невежеством, любопытство боролось со страхом, чужое мнение вызывало скепсис и одновременно служило ориентиром… и все это было в одном флаконе. Как подавляющее большинство пацанов, он был прекрасно осведомлен, что есть «голубые» – пацаны или взрослые парни, которые трахаются друг с другом; более того, само слово «голубой» было едва ли не самым популярным словом в их классе – пацаны употребляли его где надо и где не надо, словно употребление этого слова доставляло им непонятное удовольствие. Естественно, употреблялось это слово всегда с оттенком собственной непричастности к подобным вещам, и выражалась эта непричастность в форме неизменно насмешливой интонации, с какой слово «голубой» произносилось; а еще этим словом пацаны друг друга обзывали, и тогда это слово звучало как оскорбление, – считалось, что голубые – это какие-то ненормальные… да, именно ненормальные, потому что «нормальный пацан трахаться с пацаном ни за что не будет», и если кто-то это делает, то он заслуживает за это самого уничижительного отношения; и еще считалось, что быть голубым – это очень позорно, – слово «считалось» в данном случае – очень точное слово, потому что его безличная форма подразумевала некое общее мнение, требующее неукоснительного подчинения… короче говоря, мальчишек эта тема одновременно и волновала, и пугала, и отталкивала, и притягивала – все было вместе, перепутано-переплетено, и пацан, в сарае сосущий у Витьки член, в этом смысле не был исключением: как обычный тинэйджер, он бездумно разделял общее мнение, когда находился среди приятелей, и со всеми вместе искренне иронизировал и смеялся, когда говорили о голубых – и в то же время, как всякий нормальный пацан, испытывал время от времени смутное любопытство, когда оставался один. Наедине с собой – в своих мыслях – пацан не был так однозначно категоричен по отношению к голубым и даже несколько раз, занимаясь онанизмом, пытался представить себя с пацаном… да, мастурбируя в ванной, он несколько раз представлял себя с Юриком, своим другом, и еще с Саней – парнем, который вернулся из армии, и хотя это у него получалось не очень хорошо, тем не менее смутное любопытство в душе все равно оставалось, – пацан, сам о том не зная, переживал типичный для своего возраста период бисексуальности, когда многие пацаны, демонстрируя перед друзьями-приятелями свое негативное отношение к гомосексуализму, втихоря потягивают друг друга либо время от времени тайно об этом мечтают или это пытаются иногда представить, при этом себя голубыми не считая и над голубыми продолжая насмехаться, – в действительности никогда невозможно определить тех пацанов, которые трахаются в рот или в попку, если только они сами себя по какой-либо оплошности не выдадут…
Сидя на мешке, пацан сосал. Он сосал старательно, «убрав» зубы, отчего его губы, трубочкой вытягиваясь вперед, еще плотнее обжимали твердый горячий член, и… странное дело – пацану постепенно начинало это нравиться… Нет, страх никуда не исчез, не испарился, и мысль, что он заложник, пацана не покинула, и в то же время он чувствовал, что сосание члена с каждым мгновением все больше и больше его возбуждает, – он сам не заметил, как встал, затвердел его собственный член, и теперь он сидел с напряженным членом и, продолжая ритмично двигать головой, чувствовал приятную ломоту в промежности, какая всегда у него возникала, когда он, уединяясь, занимался онанизмом. И еще пацан чувствовал, что от сосания уже болят челюсти, но он боялся остановиться, резонно предполагая, что этот парень, у которого он сосет, должен, наверное, скоро кончить… кончить – куда? Ему в рот?
А Витька балдел… блин, это было охуительно – вафлить пацана! Оба они – и пацан, и Витька – были новичками в этом деле, и, тем не менее, для первого раза получалось совсем не плохо. Да, неплохо… Витька зачарованно смотрел сверху вниз, как член его, исчезая наполовину во влажном горячем рту пацана, появляется вновь, и вновь исчезает, и вновь появляется – голова пацана, словно маятник, ритмично двигалась взад-вперед, и в этом движении было что-то необыкновенно возбуждающее и вместе с тем невольно завораживающее, – Витька почувствовал, как первые признаки приближающегося оргазма дали знать о себе сладким покалыванием в ноющей промежности, и, торопливо обхватив ладонями голову пацана, конвульсивно задвигал задом, судорожно сжимая под спортивными штанами круглые ягодицы… оргазм катил уже – мощно, сильно, и его было не остановить…
- Бля-а-а… - протяжно застонал Витька… и в то же мгновение пацан почувствовал, как член у него во рту дернулся, и тут же рот его стал стремительно наполняться… пацану показалось, что ее много… очень много – сперма, мгновенно заполнившая рот, была горячая и чуть солоноватая… пацан, на какой-то миг растерявшийся, попытался откинуть голову назад, но Витька, держа его голову в ладонях, не дал ему это сделать, и пацан с ужасом замычал – ему показалось, что он сейчас захлебнется, однако Витька, словно очнувшись от охватившего его наслаждения, сам торопливо отдернул пацана от себя, освобождая его рот от члена, – и пацан, словно все еще боясь захлебнуться, тут же резко наклонился, выливая изо рта чужую клейкую сперму, перемешанную с собственной слюной…
Оба они – и пацан, и Витька – тяжело дышали: Витька – от только что пережитого наслаждения, а пацан – от вновь пережитого страха… Какое-то время Витька смотрел, как пацан, отплевываясь, то и дело вытирает тыльной стороной ладони рот, затем медленно перевел взгляд на свой лишь слегка наклонившийся, но по-прежнему напряженный член… сладость оргазма уже ушла из тела, но возбуждение не проходило – он, Витька, хотел еще! Да-да, еще – он хотел продолжения, и ничего удивительного в этом не было: это была обычная Витькина норма – два раза подряд, и Светка, если по какой-то причине у ней не получалось кончить быстро, всегда добирала свое во время второго захода; поэтому, глядя на свой влажно блестящий член, Витька уже знал, что он сейчас будет делать дальше… все правильно, норма его – два раза, но не только это требовало продолжения, – Витька смутно чувствовал, что пацан ему нравится… определенно нравится, и это было одновременно и удивительно, и странно, если учесть, что он, Витька, в душе никогда не испытывал ни малейшего интереса к подобным делам и в вопросе этом был полный профан.
Наконец отплевавшись, пацан, не вставая с мешка, посмотрел снизу вверх на Витьку. Во взгляде пацана был все тот же страх, и вместе с тем пацан смотрел вопросительно – парень стоял перед ним с торчащим членом, и пацан, изо всех сил стараясь не опустить взгляд на этот член, тихо, чуть запинаясь, проговорил:
- Теперь… мне можно идти?
- Не спеши… рано еще, - медленно проговорил Витька. Он увидел, как взгляд пацана вмиг изменился – в глазах вновь отразился ужас. Витька хотел пацану сказать, чтобы тот его не боялся, но, неожиданно усмехнувшись, проговорил вдруг совсем другое: - Вы там… в Москве… в жопу часто ебетесь?
- Н-нет… - дрожащим голосом прошептал пацан и, не удержавшись, опустил глаза; член у парня был напряжен – хищно залупившись, он опять стоял под углом вверх, и пацан, торопливо отведя взгляд, вновь посмотрел Витьке в глаза. – Нет… мне домой надо… отпустите меня…
- Значит, в Москве вы… не ебетесь, да? – словно не слыша пацана, опять усмехнулся Витька. – А мы здесь… ебемся. Понял? Так что… давай, пацан… в жопу еще…
- Не надо… я не хочу… не надо в жопу… - в глазах у пацана показались слезы. – Отпустите меня… не надо в жопу…
- Чего ты ревешь, а? Ну, чего ты ревешь? – неожиданно горячо зашептал Витька, быстро опускаясь перед пацаном на корточки. – Отпущу я тебя… кому ты, блядь, нужен? Слышишь?! Сказал, отпущу – значит, отпущу… только сначала… сначала в жопу! В жопу выебу – и отпущу… ты меня слышишь? Отпущу… давай! - Витька стремительно встал и, цепко схватив пацана за руку, потянул его вверх, на себя. – Вставай… мешки сейчас сбросим… и здесь, на мешках…
Одной рукой держа пацана, другой рукой Витька дернул на себя верхний мешок, и мешок тут же с шуршанием скатился вниз. Пацан стоял, не шевелясь, словно в оцепенении, – Витька за первым мешком потянул второй, потом третий, четвертый – мешки плотно ложились на пол друг подле друга, образуя своеобразное ложе…
- Ну, вот… - Витька вдруг поймал себя на мысли, что ему совсем не хочется, чтобы пацан вырывался или ревел, и он, взглянув на пацана, неожиданно улыбнулся. – Видишь… мягко… давай, раздевайся…
- Я не хочу… не надо… пустите меня… - чуть слышно прошептал пацан, переводя взгляд с мешков на Витьку.
Говоря «пустите», пацан в глубине души понимал, что парень этот его не отпустит… то есть, отпустит – сам парень ему, пацану, уже не казался маньяком и не внушал того ужаса, какой охватил его, когда он подумал: «маньяк», – парень отпустит его – в этом пацан почему-то не сомневался – но только сначала… сначала он будет его ебать… в жопу – по-настоящему… и это – именно это! – было теперь пацану страшно… это было страшно, и в то же время… смутное, почти неуловимое любопытство царапнуло его сознание: в попу… по-настоящему… – и пацан, не удержавшись, снова посмотрел на Витькин член, – любопытство… неистребимое любопытство было сильнее страха; но, едва взглянув на хищно торчащий член, пацан в ту же секунду торопливо отвел взгляд в сторону – страх… нет, страх был все-таки сильнее, и пацан внутренне сжался: нет, он не хотел… ни за что не хотел!
- Пустите меня… - прошептал пацан. – Мне надо домой… пустите…
- Я же сказал тебе… пидор! – с неожиданной яростью выдохнул Витька непонятно к кому относящееся слово. – А ну… лег! быстро! – Витька, внезапно разозлившись, с силой толкнул пацана в грудь, и пацан, нелепо взмахнув руками, повалился на спину – на мягкие, зерном набитые мешки; и тут же, не давая пацану опомниться, Витька всем телом навалился на него сверху – подмяв пацана под себя, захлебнулся горячим шепотом: - Ты чего… ты чего, блядь, сучонок, а? Ты чего меня дрочишь, а? Отсосал – и все? А в жопу… в жопу не хочешь? Не хочешь, да? Я же ясно… ясно тебе сказал: в жопу выебу – и отпущу… Или ты что… думаешь – я шучу с тобой, да? Шучу? Ни хуя, пацан… никуда ты не денешься! Очко разорву, а выебу… понял?! Ты понял меня? Ты, блядь… ты не зли меня лучше… ты – по-хорошему лучше… по-хорошему, блядь, давай… слышишь? Выебу в жопу – и все, отпущу тебя… слышишь? По-хорошему, и – пойдешь домой…
Витькино дыхание, пока он яростно, торопливо шептал, захлебываясь словами, обжигало пацану ухо, но, вновь до смерти напуганный, придавленный молодым горячим телом, пацан, лежа под Витькой, ни разу не шевельнулся – из всего, что Витька выдохнул ему в ухо, пацан внятно, осознанно понял только три слова: «по-хорошему» и – «пойдешь домой»…
А Витька, выплеснув из себя внезапно возникшую злость, вдруг почувствовал, что выдохся: злость исчезла – ее уже не было, а был пацан, покорно лежащий под ним, и горячее, страстное, неослабевающее желание – натянуть, выебать этого пацана, вставить ему хуй в очко, – Витька, приподнявшись на локтях, посмотрел пацану в глаза:
- Ну… давай? – голос у Витьки теперь был другой, не напористо-злой, а мягкий, как бы просящий, и в то же время в голосе чувствовалось явное нетерпение. – А то… прибью тебя здесь к стене гвоздями, если не хочешь со мной по-хорошему, и – никуда ты не денешься, выебу все равно…
Мысль попугать пацана пришла спонтанно, но увидев, как у того глаза мгновенно наполнились ужасом, Витька, мысленно хмыкнув – удивившись, как легко пацан ему поверил, решил попугать его еще, вдруг подумав, что страх парализует у пацана даже малейшую волю к сопротивлению, и тогда… тогда пацан сделает все, что он, Витька, ему скажет, – по-прежнему глядя пацану в глаза, Витька усмехнулся:
- Думаешь… ты здесь первый? Двое уже… в колодце лежат. Хочешь, пойдем… покажу…
Пацан, с ужасом глядя на Витьку, попытался что-то сказать, но из открытого рта вырвалось что-то невнятное, и он лишь мелко-мелко затряс головой, отказываясь – произнести что-то членораздельное пацан оказался не в силах.
- Страшно? – шепотом спросил Витька и, еле сдерживая улыбку, сам ответил: - Страшно. Лежат они там, в колодце… А еще один был – третий пацан… так тот умней оказался: в попку дал… это был хороший пацан, и попку свою он сам подставил – ты слышишь? – сам… и все сейчас у него нормально – живет-поживает третий пацан… ты понял меня? – глядя на пацана, Витька мысленно удивился, как быстро и ловко он это все придумал.
Пацан, между тем, был не просто напуган – бедный пацан был буквально парализован от охватившего его ужаса; он лежал с полуоткрытым ртом, тараща на Витьку остекленевшие глаза.
- Вот и выбирай теперь, что тебе лучше: в колодезе третьим быть или… выебу в жопу, и все, пойдешь преспокойно домой… а? что лучше? Решай! – подытожил Витька. Пацан шевельнул губами… или, точнее, у него шевельнулись губы, словно он хотел что-то сказать, но не раздалось ни звука. – Не слышу, - отрывисто проговорил Витька. – Что?
- Н-н-н…
- Ты ясно… ясно говори! Что – в колодезь?
Пацан – по сравнению со Светкой – был маленький, и это почему-то особенно возбуждало Витьку, – лежа на пацане, Витька чувствовал, как мельчайшие иголочки сладко покалывают в заднем проходе, и ломит… почти до боли ломит от сладости между ног – в промежности… сжав ягодицы – вдавив в пацанячий живот напряженный член – Витька снова обдал лицо пацана горячим шепотом:
- Ну… куда? В жопу… или в колодезь?
- В-в-в-ж-ж-о-о-п-у… - с трудом выдавил из себя пацан, вновь обретая дар речи. – Не… не надо в колодезь… я все… все сделаю…
- Вот… сразу видно, что ты парень умный, - Витька, резко выпрямив руки, рывком оттолкнулся от мешков, вставая. – Значит, хочешь в жопу?
Пацан смотрел на Витьку, не мигая.
- Не слышу! В жопу – хочешь?
- Х-хочу, - прошептал пацан, по-прежнему глядя на Витьку широко открытыми немигающими глазами.
- Ну, а если хочешь… становись! Раком…
Член у Витьки торчал. Пацан, глядя на член, подтянул ноги и, неуклюже перевернувшись на бок, стал сначала на четвереньки, затем, словно сообразив, что это еще не «раком», торопливо опустился на локти, выставив обтянутый бежевыми шортами зад, – Витька, глядя на согнувшегося пацана, замер… но замер только на миг – в следующую секунду, наклонившись, Витька скользнул ладонями по бедрам пацана и, зацепив пальцами резинку, обеими руками резко дернул ее на себя и вниз, вместе с шортами рывком приспуская с пацана трусы, – попка пацана оголилась, и пацан инстинктивно дернулся, пытаясь встать…
- Куда?! – Витька надавил ладонью на спину пацана. – Стоять…
Пацан уже успел хорошо загореть: часть спины, видная из-под задравшейся футболки, и ноги, расставленные в стороны, имели темно-золотистый цвет – на фоне спины и ног аккуратная маленькая попка казалась молочно белой и, может быть, оттого возбуждающе манящей, невольно притягивающей взгляд; две пацанячие булочки были раздвинуты, разведены в стороны, – затаив дыхание, Витька скользнул взглядом по образовавшейся между ними ложбинке, и взгляд его уткнулся в бледно-коричневый маленький кружочек – туго сжатое пацанячее очко…
Очко было чистое и такое маленькое, что Витька на какой-то миг опешил – у него мелькнула мысль, что нельзя, невозможно туда засунуть… ничего не получится… но древний инстинкт – инстинкт мужчины-завоевателя при виде юных чресл мальчика, покорно застывшего в ожидании – тут же отбросил возникшее было сомнение, и Витька, чувствуя сладкий жар нетерпения, любопытства и похоти, резко рванул с себя вниз спортивные штаны, – пацан стоял перед ним задом, подставив попку… в сарае горел неяркий свет… было тихо… член у Витьки не просто стоял – он гудел от распиравшего его напряжения… и Витька, торопливо переступив с ноги на ногу, вместе с трусами содрал с себя штаны совсем, швырнул их, не глядя, в сторону и, голый, со вздыбленным членом, опустился на колени позади пацана – крепко, словно тисками, сжал в ладонях мальчишечьи бедра…
- Иди… сюда… - услышал пацан прерывистый шепот; он хотел оглянуться, но в ту же секунду невидимые руки, цепко держащие его за бедра, рванули назад, и пацан почувствовал, как к заду его – к двум раздвинутым, распахнутым булочкам – плотно прижалось горячее тело. – Сюда… ко мне… – прерывисто прошептал Витька, с силой вдавливая горячий пацанячий зад в свой поросший черными курчавыми волосами пах.
Несколько секунд Витька стоял, не двигаясь; член был зажат в ложбинке, и пацан, чувствуя твердый горячий член между ягодицами, тоже не двигался – он ждал… напряженно ждал, внутренне сжавшись от страха; наконец Витька, подавшись назад, отстранился; одной рукой продолжая по-прежнему удерживать пацана за бедро, другой рукой Витька приставил член к коричневому кружочку – бархатисто-багровая головка уперлась в то место, где подразумевался вход… пацан, почувствовав тупое давление, зажмурился, и в ту же секунду Витька с силой надавил – пацан дернулся, невольно подавшись вперед…
- Стой… - прошептал Витька; второй рукой он торопливо схватил пацана за другое бедро и, сжав пацанячие бедра вновь обеими руками, надавил снова, пытаясь всунуть в очко член, и снова пацан дернулся, ускользая от Витьки. – Стой! Стой, блядь, спокойно… - нетерпеливо прошептал Витька.
- Больно… - плачущим голосом отозвался пацан.
Витька, не слушая, надавил опять, и опять безуспешно – туго сжатое, стиснутое очко не разжималось… и тогда Витька, упираясь членом в кружочек, с силой потянул пацана на себя, но и это не принесло успеха – пацан снова дернулся, вырываясь из Витькиных рук.
- Блядь… - обескуражено пробормотал Витька, ослабевая хватку. – Не лезет…
Голос прозвучал растерянно и одновременно вопросительно – в голосе не было никакой угрозы, и пацан вдруг подумал – нет, скорее почувствовал – что у парня, безуспешно пытающегося вставить ему в задний проход свой член, нет совершенно никакого опыта… похоже, что в деле этом парень лох … а значит, никакой он не маньяк, – пацан почувствовал Витькину растерянность, и это немного приободрило его; и тут же, словно подтверждая догадку пацана, Витька вновь проговорил с той же самой интонацией – полурастерянно-полувопросительно:
- Наверное, смазать надо… да? Слышь, пацан… смазать надо, да? Без смазки не лезет… А ну, блядь, ложись на спину… - Витька разжал ладони и, оттолкнувшись коленями от мешка, пружинисто выпрямился. – Перевернись…
Пацан развернулся и, торопливо подобрав к подбородку колени, сел на мешках, глядя на Витьку, – парень стоял перед ним во весь рост, расставив ноги, он был совершенно голый, его залупившийся член возбужденно торчал, но… несмотря на все это, в облике парня не было ничего угрожающего – скорее недоумение можно было прочитать на лице, и это делало парня похожим на большого мальчишку… да, именно на мальчишку, но никак не на взрослого маньяка, и пацан это тут же про себя отметил. Он хотел сказать, что ему надо домой, но промолчал, боясь вновь разозлить этого незнакомого, с торчащим членом стоящего перед ним голого парня.
- Ты чего… ноги поджал, как девочка? Никогда в бане не был, что ли? – Витька неожиданно улыбнулся, опять поймав себя на мысли, что пацан ему определенно нравится. – Смазать тебе жопу надо… понял? А чем? – Витька беспомощно повел глазами по сторонам. – Ничего здесь, блядь, нет… подходящего…
- Отпустите меня… - нерешительно проговорил пацан, не сводя с Витьки настороженно-тревожного взгляда.
- Отпущу… только выебу. Понял? – Витька произнес это спокойно, даже, пожалуй, добродушно, думая, чем бы смазать пацану входик. Жаркий озноб нетерпения, охвативший Витьку в первые секунды при виде покорно распахнутого пацанячего зада, прошел, и теперь его возбуждение хотя и было по-прежнему сильное, но, лишенное похотливой торопливости, оно приняло более спокойную форму; Витька уже не сомневался, что он пацана выебет, натянет его в очко, и весь вопрос для него теперь заключался только в деталях – Витька думал, чем смазать пацану туго сжатый входик…
- Не надо… - нарушая Витькины мысли, проговорил пацан просяще-жалобным тоном.
- Что – не надо?
- Ебать меня… в жопу. Я же… я ведь уже… я пососал… не надо в жопу… - пацан проговорил это, чуть запинаясь, и вдруг опять… вдруг опять он почувствовал, что невольно возбуждается – щекотливый ознобик, сладко кольнув между ног, пробежал по члену… блин! только что сейчас его этот маньяк… этот извращенец чуть не изнасиловал, а он… - Не надо… - торопливо повторил пацан, пытаясь собственным голосом подавить нарастающее возбуждение.
- То, что ты отсосал… молодец, не спорю. – Витька, глядя на пацана, весело хмыкнул. – Но это была только первая серия… а в жопу – вторая… понял? Это кино всегда двухсерийное. Так что… не ссы – будем мы это кино крутить до конца… Ты же не хочешь в колодезь? А? – Витька спросил про колодезь с нажимом в голосе и в то же время почти весело, с любопытством глядя на пацана, как тот отреагирует.
- Н-нет, - пацан при упоминании о колодце непроизвольно вздрогнул.
- Вот видишь… и я так думаю, - Витька, удовлетворенный реакцией пацана, еле сдержал улыбку. – Значит, слушай меня. Я, пацан, не шучу… двое в колодце уже лежат – можем сейчас пойти посмотреть… хочешь?
- Н-нет, - пацан отрицательно затряс головой, и во взгляде его вновь возник страх.
- А если нет, то слушай внимательно. Я сейчас крем принесу… какой-нибудь… слышишь?
- Да, - пацан машинально кивнул.
- Не будет меня десять секунд. Тебя я примкну… на всякий случай. Ровно десять секунд… ты понял? Если ты здесь хотя бы пискнешь… слышишь меня? Я тебя спрашиваю: ты меня слышишь? – Витька чуть повысил голос, и в нем зазвучали угрожающие нотки.
- Да, - пацан торопливо кивнул.
- Слышишь… это хорошо, что слышишь. Так вот… если ты здесь хотя бы пискнешь, через десять секунд ты будешь в колодце. Третьим. Я, пацан, не шучу… Ты меня понял?
Витька, кажется, на какой-то миг сам поверил в существование колодца – так убедительно прозвучали его слова, – бедный пацан, глядя на Витьку округлившимися глазами, лишь закивал головой, опять не в силах ничего произнести в ответ – этого-то Витьке и было нужно. Он наклонился, чтоб взять штаны, но – тут же передумав, голый шагнул к двери с вертикально торчащим залупившимся членом.
- Десять секунд… не шевелись… понял? – оглянувшись, угрожающе прошептал Витька и, приоткрыв дверь, выскользнул в ночь; пацан услышал, как снаружи звякнула защелка…
И наступила тишина… Все это время пацан сидел на мешке со спущенными штанами, прикрываясь ногами, согнутыми в коленях, – приподнявшись, он первым делом торопливо натянул штаны и… снова сел, чувствуя, как бешено колотится сердце… Десять секунд… десять… он заперт здесь, как в ловушке… что можно сделать? закричать? попытаться выбить дверь? десять секунд… он закричит, но уже поздно, уже все, наверное, спят – кто услышит сейчас, как он закричит здесь, в сарае? он в ловушке… он здесь в ловушке… десять секунд… сейчас этот парень вернется… он вернется, и… что, что делать?! Пацан сидел на мешках с бешено колотящимся сердцем, не зная, что предпринять… а время шло… время стремительно утекало, как вода сквозь пальцы, а он сидел, не зная, что сделать, на что решиться… десять, всего десять секунд… что можно сделать?!
Витька, между тем, выскользнув из сарая, на мгновение замер, прислушиваясь… было тихо – глухая ночь окутывала станицу, и Витька, не тратя драгоценное время, метнулся к дому… двери были открыты – Витька влетел в коридор, проскочил прихожую и, оказавшись в спальне, рванул на себя выдвижной ящик прикроватной тумбочки, где – он знал – у Светки хранились какие-то кремы, – пальцы тут же наткнулись на несколько тюбиков, Витька схватил первый попавшийся, торопливо отвинтил колпачок, выдавил каплю крема на палец… черт его знает! Витька потер пальцы один о другой, и они заскользили – то, что надо, – не задвигая ящик, Витька метнулся назад – выскочил пулей из дома, вновь на секунду замер… было тихо – со стороны сарая не доносилось ни звука… Витька, непроизвольно коснувшись торчащего члена, улыбнулся: два трупа в колодце… вот, блядь, дурак – верит во всякую чушь… а попка у пацаненка классная – теплая, мягкая… две половинки – словно Светкины сиськи… сейчас… сейчас я его попробую… Витька подумал вдруг, что он с пацаном – как пидарас… в рот его выебал… а теперь в жопу – вторая серия… но мысль эта – что он с пацаном «как пидарас» – едва возникнув, тут же пропала, – Витька, не склонный к рефлексии, сорвался с места и, бесшумно подлетев к сараю, осторожно двинул щеколду…
Пацан, услышав, как снаружи снова звякнула щеколда, вздрогнул… все! Он ничего не сделал… ничего не сделал, – с отчаянием подумал пацан, глядя на дверь… не закричал, никого не позвал на помощь, не попытался эту дверь выбить… даже не встал с мешка – ничего, совсем ничего не сделал, и теперь… теперь этот парень будет его ебать… в жопу… по-настоящему… как голубого, - мелькнула у пацана мысль…
Витька, приоткрыв дверь, вскользнув в образовавшийся проем и, тут же плотно за собой дверь закрывая, весело посмотрел на пацана:
- Что, пацан… заскучал без меня? Ничего, мы сейчас с тобой… сейчас взбодримся… вот… «Крем для лица и рук», - опустив глаза, прочитал Витька. – Это у них – для лица… а у нас – для жопы… да? – Витька, откручивая колпачок, подмигнул пацану, словно тот с ним был заодно. – Главное, ты не ссы… понял? Выебу – и отпущу… давай…
Пацан смотрел на Витьку, не шевелясь. Страха почти не было; точнее, страх был, но этот страх уже не сковывал волю, не мутил рассудок. Где-то в глубине души пацан понимал, что парень все равно его выебет… выебет обязательно, и – чувствуя неизбежность предстоящего, пацан, до конца еще не осознав этого сам, внутренне уже смирился с тем, что он будет выебан, и теперь, не шевелясь, он смотрел на парня, стоящего перед ним, с чувством смутного любопытства… Пацану было тринадцать с половиной лет, в Москве он жил на девятом этаже безликого многоэтажного дома с матерью и сестрой, отца не было… ни с кем никогда пацан не ходил в общественную баню – он никогда не видел голых взрослых парней, и теперь невольно рассматривал Витьку, стоящего перед ним во всей красе… Витька был невысок, но строен, и хотя фигура у Витьки была типично мужская, в ней в то же время присутствовала какая-то мягкость, почти неуловимая грация, и это не могло не нравиться; кроме того, стоя перед пацаном совершенно голым, с возбужденно вздернутым залупившимся членом, Витька совершенно не смущался ни своей наготы, но своего возбуждения, и эта внутренняя раскрепощенность странным образом завораживала, рождая в душе пацана невольное ощущение естественности всего происходящего, – пацан, затаив дыхание, опять почувствовал легкое возбуждение…
- Ну… - нетерпеливо проговорил Витька и, шагнув к пацану, только тут заметил, что пацан сидит в шортах. – Ты чего, блин… штаны натянул? Или понравилось, как я с тебя их спускаю? А? Нравится, когда с тебя штаны снимают? Так мне нетрудно, я повторю…
Бросив на мешок тюбик с кремом, Витька резко опустился на колени. Пацан все это время сидел, поджав ноги, и – схватив пацана за обе лодыжки, Витька сначала рывком разогнул его ноги в коленях, а затем, быстро наклонившись, зацепил одновременно обеими руками резинку шорт и – тут же рванул шорты на себя; все это произошло так быстро, что пацан не успел оказать никакого сопротивления, – оказавшись со спущенными шортами, он инстинктивно прикрыл ладонями обеих рук свой член, и Витька, беспрепятственно сдернув шорты совсем, отбросил их в сторону – туда, где лежали его штаны.
- Блядь… что ты все закрываешься, словно девочка, - возбужденно выдохнул Витька, отрывая руки пацана от его паха. Эта короткая возня подстегнула Витькино возбуждение, и… неожиданно для себя он вытянулся на пацане во весь рост – лег на него, лежащего на спине, навалился всем телом, подмял под себя. – Ну… что ты как девочка, а? – дрожащим голосом прошептал Витька, снова чувствуя острейшее возбуждение, горячей волной прокатившееся по телу. – Ты же не девочка… ты пацан… пацан ты… да? Хочешь, я тебя поцелую?
Желание это – поцеловать пацана, засосать его в губы – возникло внезапно: еще пару секунд назад, сдирая с мальчишки шорты, еще секунду назад, наваливаясь на него, он, Витька, ни о чем таком даже не думал, и вдруг… вдруг совершенно внезапно он почувствовал это желание – сильное, страстное желание поцеловать, засосать пацаненка… засосать взасос, – не дожидаясь реакции пацана на свой вопрос, Витька обхватил его щеки ладонями и, успев лишь отметить про себя, как округлились у пацана глаза, жадно накрыл открытым ртом чуть припухшие пацанячие губы – вобрал их в себя, жарко впился, всосался в них губами своими, и язык его тут же вскользнул пацану в рот, – пацан, ошарашенный таким поворотом событий, попытался вырвать свои губы, но голова его была зафиксирована ладонями парня, не было никакой возможности увернуться, а тем более вырваться… пацан почувствовал, как горячий чужой язык, вскользнув ему в рот, соприкоснулся с его языком – и тут же кончил языка парня забился, упруго затрепетал во рту круговыми движениями, словно маленький мотылек вокруг электрической лампочки… блин! пацан почувствовал, что это – приятно…
Это было приятно. Пацан лежал полуголый – без штанов и трусов, в синей, задравшейся до сосков футболке… ноги его, в черных носках и белых кроссовках, были раздвинуты, разведены в стороны… руки, согнутые в локтях и откинутые назад, безвольно лежали кистями вверх… в сарае горел неяркий свет… пацан лежал под навалившимся на него парнем, не вырываясь и даже не дергаясь, - Витька, навалившись на пацана сверху, жадно и страстно, как он делать это умел и как делал это со Светкой, сосал пацана в губы, и пацан чувствовал, как сладкой истомой наполняется его тело, и твердеет… стремительно твердеет под давящим животом парня его, пацанячий, член…
Оба сопели… наконец Витька оторвался от пацанячих губ и, приподняв голову, посмотрел пацану в глаза.
- Что… понял? – с легким напором прошептал Витька, сам не зная, что именно должен был понять этот вдруг присмиревший, покорно лежащий под ним мальчишка. – Или понравилось, а? Ну, чего ты молчишь? Хочешь еще? А? В жопу… хочешь? – Витька накатом чуть шевельнул бедрами снизу вверх, с любопытством разглядывая симпатичное мальчишеское лицо. – Хочешь… да?
Пацан, глядя в шальные, наполненные шумящим ликованием глаза парня, не отозвался… только теперь, когда парень оторвался от его губ, он вдруг поймал себя на мысли – не почувствовал, а именно подумал, осознал – что он возбужден, и возбужден сильно… и это внезапное осознание собственного возбуждения вдруг испугало его – случилось то, чего, как ему представлялось, не могло с ним быть: он, пацан, возбудился оттого, что голый парень, лежащий на нем, целовал его… целовал как девчонку – по-настоящему, взасос… парень сосал его в губы, и это было ему, пацану, приятно… как же так – приятно с парнем… разве такое может быть, если он – пацан… пацан – и с парнем… он же не голубой, чтобы с парнем испытывать удовольствие… как же так? Это было необъяснимо… и, едва осознав, что он возбужден, пацан тут же почувствовал, как его охватывает невольное смятение, – этого не должно было быть, но это было: он был сильно, по-настоящему возбужден – член его, стиснутый животами, был тверд, и все его тело было наполнено сладкой истомой…
А Витька, шевельнув бедрами – с силой вдавив свой лобок в лобок пацана, вдруг почувствовал животом инородную твердость… и, рывком приподняв свое тело – став на колени, скользнул взглядом вниз…
- Оба-на! – невольно вырвалось у Витьки при виде пацанячего члена. Дернувшись, пацан хотел прикрыться руками, но Витька не дал ему это сделать – перехватив руки у запястьев, он крепко сжал их и, подержав так секунду-другую, резко отбросил в разные стороны. – Спокойно, пацан, спокойно… что ты дергаешься, как баба? – прошептал Витька, несколько озадаченно глядя на возбужденный член пацана.
Длинный и толстый, с наполовину сдвинутой крайней плотью, член пацана выглядел довольно внушительно… довольно внушительно; конечно, он был чуть поменьше, чем у Витьки, и тем не менее… на фоне еще детского – мальчикового – тела этот напряженно торчащий член смотрелся почти по-взрослому, и потому возникало невольное ощущение, что длинный и толстый член существует на теле автономно, сам по себе; кроме того, под безволосой, но более темной кожей мошонки выделялись большие – в самом деле, большие – яйца; они были, пожалуй, даже крупнее, чем у Витьки… во всяком случае, точно не меньше, и это несоответствие – между большим, как у взрослого, напряженным членом, крупными яйцами и еще детским телом – одновременно выглядело и необычно, и странным образом возбуждающе… Конечно, ничего необычного в этом не было – так нередко бывает у взрослеющих пацанов, когда их половые органы вырастают раньше, чем вырастает само тело, и тем не менее… Витька, уже успевший забыть, как и что росло у него самого в тринадцать лет, но еще не заматеревший, еще остающийся где-то в душе таким же мальчишкой, как и этот пацан, рассматривал пацанячее хозяйство не без некоторого любопытства, – пацаны всегда, вольно или невольно, порой сами за собой того не замечая, с любопытством смотрят на других пацанов, когда возникает такая возможность…
- Хорошая колбаса, - наконец проговорил Витька, переводя взгляд на член свой. – Почти как у меня… Что, пацан… трахал уже кого-нибудь, а? Ебался? Вы там, в Москве, небось, шустрые по этой части… да? Чего молчишь? Трахался с кем-нибудь?
- Нет, - коротко отозвался пацан, напряженно следя за Витькиным взглядом.
- Нет, - зачем-то передразнил пацана Витька и, посмотрев пацану в глаза, вдруг улыбнулся. – А хочется небось, да? С таким-то хуем… конечно, хочется!
Пацан, смутившись, отвел взгляд в сторону. Наверное, уже поздно, – подумал пацан. Может быть, два часа или даже три, – глядя на потолок, грубо сбитый из плохо оструганных широких досок, подумал пацан и закрыл глаза. Он вдруг почувствовал, что ему все равно… да, именно так: все равно. Он лежал на спине, раздвинув ноги, лежал полуголый, позорно возбужденный, и этот парень… этот парень бесцеремонно его рассматривает, смотрит на его напряженный член и, наверное, думает сейчас, что он… что он возбудился, а значит – голубой, и ничего не докажешь… да и как доказать, если член стоит… какие еще нужны доказательства, если он, пацан, возбудился оттого, что парень его сосал в губы, и это было ему, пацану, приятно… Я извращенец, – подумал пацан, – я уже сосал хуй, и сейчас этот парень будет ебать меня в жопу… и пусть, – неожиданно подумал пацан. Возбуждение не проходило… член был позорно – предательски! – напряжен, и пацан, чувствуя одновременно и стыд, и сладость, снова подумал с закипающим отчаянием: пусть… пусть побыстрее выебет, и все это кончится… пусть ебет меня в жопу, пусть, пусть, пусть… чего он медлит?
Витька, стоя на коленях между раздвинутыми ногами пацана, еще раз окинул медленным взглядом напряженно приподнятый над животом мальчишкин член с маленьким кустиком вьющихся подростковых волос у самого основания… загорелый, без единого волоска плоский живот… далее была синяя футболка – задравшись, она закрывала соски… тонкая шея, торчащая из футболки, показалась Витьке очень хрупкой… лицо у мальчишки было миловидное, чистое – без единого прыщика… Витька вдруг обратил внимание, что у пацана длинные, чуть завернутые вверх ресницы… как у девочки, – подумал Витька, и в душе его на мгновение опять возникло неясное теплое чувство, смутно напоминающее нежность… руки пацана, разбросанные в разные стороны, лежали ладонями вверх… глаза были закрыты… – пацан, безвольно лежащий на мешках, словно говорил всем своим видом: на, бери меня… еби… еби меня… и Витька, наклонившись, потянулся за тюбиком с кремом.
- Давай… - Витька хотел сказать, чтобы пацан, перевернувшись, снова стал перед ним на колени задом, но вдруг передумал и, поддев под коленями разведенные, раздвинутые пацанячие ноги, резко поднял их вверх – и тут же сложил пацана вдвое, так что колени его оказались у самых плеч. Пацан, дрогнув ресницами, открыл глаза. Взгляды их встретились. – Вот так… ноги подержи, - прошептал Витька, и пацан, секунду помедлив, словно соображая, что от него требуется, послушно обхватил свои ноги руками, придерживая колени у плеч.
Так тоже было удобно… даже еще лучше, чем раком, – подумал Витька, становясь на колени перед открывшейся пацанячей задницей. Теперь пацан, словно сложенный вдвое, лежал перед Витькой на спине с прижатыми к плечам коленями, отчего его пацанячие булочки снова были раздвинуты, распахнуты еще шире… Витька посмотрел на очко – бледно-коричневый кружочек растянулся и теперь был похож на маленькую воронку с точечкой крепко сомкнутого, стиснутого входа. Пацан, обхватив свои ноги ладонями, послушно держал колени у плеч, и во взгляде его, устремленном на Витьку, уже не было страха – он, покорно лежащий с поднятыми, раздвинутыми ногами, следил за Витькой со смешанным чувством любопытства и ожидания. Витька, не глядя на пацана, выдавил из тюбика на указательный палец немного крема и, поднеся палец к носу – зачем-то понюхав, протянул руку к очку – выставив палец вперед, Витька осторожно коснулся пальцем кружочка… и в тот же миг он почувствовал, как сердцевина кружочка под его пальцем, чуть дернувшись, конвульсивно сократилась, – пацан, непроизвольно сжав очко, вздрогнул.
- Что? – прошептал Витька, быстро убирая палец.
- Не знаю… - чуть помедлив, отозвался шепотом пацан. – Щекотно…
- Будет тебе сейчас… щекотно… - невольно улыбнувшись, тихо проговорил Витька и, вновь прикоснувшись к очку пальцем, стал круговым движением медленно втирать крем в светло-коричневый кружочек. – Сейчас я тебя… пощекочу… другим пальцем…
Пацан, глядя на Витьку, не отозвался… да и что он мог сказать? Он пережил уже страх и пережил острый стыд, охвативший его в тот момент, когда он лежал перед парнем с торчащим членом и его, позорно возбужденного, этот парень бесцеремонно рассматривал… он уже понял, что никуда ему не деться, и внутренне смирился с тем, что все равно… все равно этот парень его выебет – по-настоящему, в жопу… и теперь ему в глубине души было даже любопытно… да, ему было любопытно – потому что все это было по-настоящему, и еще… еще, как ни стыдно в этом признаться, ему хотелось… хотелось попробовать…
А Витька, между тем, смазав кремом пацану очко, снова взял тюбик и, выдавив на палец крем еще, так же осторожно стал смазывать пальцем обнаженную головку своего члена, – пацан, по-прежнему прижимая колени к плечам – лежа на спине с поднятыми вверх пятками, молча наблюдал за Витькиными манипуляциями.
- Ну… - Витька, вытерпев палец о мешок, вопросительно посмотрел на пацана. – Теперь должно получиться… да?
- Не знаю, - прошептал пацан. Этот голый парень, собирающийся его ебать, уже не вызывал у пацана никакого страха – парень, собирающийся его ебать, казался пацану таким же пацаном, как и он сам, только чуть старше.
Витька, шире раздвигая ноги, придвинулся ближе – так что распахнутая, чуть приподнятая пацанячая задница оказалась между его раздвинутыми коленями, и, приподнявшись, подался вперед – оперся на правую руку… левой рукой, наклонив голову, Витька направил член – головка коснулась туго сжатого светло-коричневого кружочка… Витька помедлил и – по-прежнему держа член большим и указательным пальцами, слегка надавил… пацан дернулся, и Витька, не давая пацану увернуться, резко, одним сильным толчком вошел в него весь – разжимая, раздирая девственную дырочку, смазанная головка вскользнула в образовавшееся отверстие, и в то же мгновение весь член – все пятнадцать сантиметров – оказался у пацана в жопе…
Тупая, нестерпимая боль разодрала задний проход – твердый член, словно лом, вошел в прямую кишку стремительно, обжигая все внутри…
- А-а-а… - заорал пацан, едва не потеряв сознание. Глаза его от внезапно пронзившей боли в одно мгновение стали круглыми, рот широко открылся в непроизвольно вырвавшемся выдохе-крике, и все лицо его исказилось, перекосилось гримасой; дернувшись – на какой-то миг перестав что-либо соображать – пацан инстинктивно рванулся из-под Витьки, пытаясь освободиться, но Витька, чувствуя тесный, обжимающий жар пацанячего зада, в то же мгновение ладонью закрыл пацану рот…
- Тише, тише… - возбужденно зашептал Витька, наваливаясь животом на задранные, закинутые назад пацанячие ноги. – Я уже там… уже все… тише…
- М-м-м… м-м-м… - замычал пацан, глядя на Витьку круглыми, наполненными ужасом глазами. – М-м-м… - пацан задергал, замотал головой, пытаясь освободить рот от вжатой, вдавленной в него горячей ладони. – М-м-м… м-м-м…
Сложенный вдвое, пацан показался Витьке маленьким, словно игрушечным, – навалившись на него всем телом, вдавив свой живот в живот пацана, в его яйца и член, Витька быстро опустился на локти, отчего икры пацана уперлись ему в плечи, и, обхватив ладонями пацана за голову, наклонился над ним, пытаясь поймать его перекошенные, немым криком растянутые губы своими… и оттого, что он наклонился, его приподнявшаяся, чуть задравшаяся вверх задница распахнулась почти так же, как давеча у пацана, стоявшего перед ним раком, – туго сжатое, поросшее по окружности черными курчавыми волосами Витькино очко возбужденно шевелилось…
- М-м-м-м… - пацан судорожно, насколько это было возможно, задвигал головой из стороны в сторону, не даваясь Витьке. – Боль… но… - плачущим, захлебывающимся голосом выдохнул пацан, придавленный сверху навалившимся на него, вжавшимся в него Витькой. Боль в жопе – в заднепроходном отверстии, в одно мгновение растянутом вероломно вломившимся туда хуем – была тупая, давящая… невыносимая. – Больно… мне… - на глазах пацана показались слезы. – Больно… пусти!
- Я быстро… быстро… - лихорадочно зашептал Витька, обдавая лицо пацана горячим дыханием. – Ты молчи… молчи… я быстро…
Витька, выпрямляя руки в локтях, приподнялся и, опираясь на ладони, вдавленные в мешок рядом с плечами пацана, навис над пацаном, лежащим под ним с разведенными, задранными вверх ногами, – двинув бедрами чуть вперед, Витька шире раздвинул свои колени, еще плотнее вжимаясь пахом в пацанячий зад…
Лицо пацана вновь исказилось гримасой, но Витьку это уже нисколько не волновало, – чувствуя, как член, загнанный в пацанячий входик до самого основания, туго и в то же время горячо, эластично обтянут, сдавлен, сжат, Витька перенес тяжесть тела на вытянутые руки и, глядя пацану в глаза, сначала осторожно, словно неуверенно, а затем все быстрей и быстрей, постепенно входя в ритм, задвигал задом – стал пацана ебать…
Толчки были несильные, равномерные, но от этого для пацана не менее болезненные, – при каждом толчке все его тело дергалось, и прежде всего колыхались, дергались в кроссовках задранные вверх ноги, лежащие на плечах парня, нависающего над ним… при каждом толчке, тупо раздирающем обжигающей болью зад, пацан невольно приоткрывал рот, издавая икающее, на всхлипы похожие звуки… они смотрели в глаза друг другу – Витька, вп
|
