Однажды к нам на дачу поехал мой двоюродный брат Мишка. Мишке было двадцать лет, он пришел из армии, почти сразу же поступил на подготовительное отделение какого-то института, жил в общежитии и время от времени приезжал к нам в гости. В тот день мы втроём – отец, Мишка и я – долго бродили по окрестностям леса, отцу удалось подстрелить зайца, и вечером он уехал домой, а мы с Мишкой остались на даче ночевать и вернуться в город должны были первой утренней электричкой.

С наступлением темноты делать стало нечего.

- Давай баню протопим, - предложил Мишка.

Рядом с дачным домиком стояла небольшая бревенчатая банька. Мы с Мишкой быстро развели огонь, поддали жару, и банька вскоре превратилась в настоящую парилку.

Раздеваясь, я заметил, как Мишка окинул меня пристальным любопытным взглядом, но значения этому не придал. Будь я постарше или поопытней, я бы, конечно же, задумался и даже смог бы догадаться, что значил этот его как бы примеривающийся, скользящий по мне взгляд… Но тогда, в свои четырнадцать, я – при всей своей внешней браваде – был наивен, абсолютно неопытен и даже в чем-то, в каких-то вопросах, глуп.

- Ну-ка, братишка, нагнись… я тебе спину потру, - сказал Мишка и, легонько взяв меня за плечо, повернул к себе задом. В его прикосновениях уже чувствовались страсть и нетерпение, но я, ничего не подозревая, доверчиво наклонился и, когда он сказал: - Ниже… ниже немного… - я, упершись ладонями в низенькую деревянную скамейку, стал перед почти раком. Этого-то ему и было нужно: Мишка несколько раз провёл мочалкой по моей спине, потом, словно бы невзначай, скользнул мочалкой между моими полураздвинувшимися половинками, снова провёл по спине… видимо, он примеривался… и вдруг, обхватив ладонями мои ягодицы, он раздвинул их в разные стороны – и в ту же секунду я почувствовал, как по образовавшейся между нами ложбинке скользнуло что-то большое и твёрдое… "Ты что?" – хотел спросить я, но не успел даже открыть рот: намыленная залупа Мишкиного члена упёрлась в мою туго сжатую дырочку, Мишка с силой дёрнул меня, прижимая к себе, залупа, раздирая очко, скользнуло вовнутрь, и я, выгибаясь, взвыл от боли. Боль была страшная, режущая – особенно в первые мгновения…

Я застонал и дёрнулся, пытаясь вырваться, но Мишка, подсекая мне руки, рывком повалил меня на живот, на низкую деревянную скамейку, вдавил в меня член еще глубже и, навалившись грудью мне на спину, торопливо и горячо зашептал над самым ухом:

- Ничего, Жека, ничего… потерпи, я быстро…

- Брось… - прохрипел я, - брось, Мишка! Больно…

Он не ответил. Чуть приподняв свой зад, он коротким, мощным толчком вогнал член в меня полностью, до самого основания, еще крепче сдавил меня в своих объятиях и, тяжело дыша, задвигал задом – стал быстро и судорожно мять распростёртое на скамейке моё голое тело… От сильной, теперь уже тупой и нестерпимой боли я почувствовал, как медленно начинает темнеть в глазах и лицо покрывается холодным потом. Казалось, огромный Мишкин член, пронизывая меня насквозь, своей горячей и твёрдой головкой доходит мне до гортани…

- Больно мне, Мишка… - прошептал я из последних сил, кусая губы. Мишка не отозвался. Вывернув голову и тяжело, прерывисто сопя, он целовал меня в шею, не прекращая вбивать в меня свой твердый, как скалка, горячий член…

Очнулся я оттого, что кто-то плеснул на меня холодную воду. Я открыл глаза и увидел склонившегося надо мной Мишку.

- Что это ты, братишка, такой слабенький? – он, довольно улыбаясь, похлопал ладонью мои ягодицы. Боли никакой не было, только сильно жгло в заднепроходном отверстии… Видя, что я очнулся, Мишка выпрямился, и я увидел его толстый, тяжело свисающий вниз длинный член с обнаженной тёмно-красной головкой.

- Зачем ты со мной… так… - растерянно, еще не веря до конца, что это случилось, прошептал я, глядя, как завороженный, на Мишкин член. Словно откуда-то издалека, ко мне медленно приходило осознание, что… да, вот здесь… сейчас… меня только что выебали… причем, самым банальным образом – в жопу… и сделал это двоюродный брат… Мишка…

- Как – так? – Мишка сел передо мной на корточки.

- Так… - я запнулся, не зная, как ответить, - как… как пидарас…

- Господи! слово-то какое… - Мишка весело засмеялся. – Вставай, давай домываться… - он плеснул из ковша на раскалённую докрасна стенку печки-буржуйки воду, и от печки, шипя, поднялся клуб пара. – Подумаешь, дел-то… в попку ему разок заехали… вставай!

Мы с Мишкой домылись, причем, я старался не поворачиваться к Мишке задом, и молча прошли в домик. Он пытался со мной заговаривать, что-то спрашивал, но я смотрел на него так, как будто он был инопланетянином. "Он пидарас… он меня выебал… выебал меня… пидарас… выебал…" – вертелась в моей голове одна и та же мысль.

Спать я постелил себе на тахте, Мишка разложил себе кресло… Он вскоре уснул… во всяком случае, стал размеренно посапывать, а я лежал и думал, кто я теперь… Ясно было одно: меня выебал в жопу мой двоюродный брат, трахнул меня, натянул, словно молоденького петушка, в очко… одним словом, отпидарасил меня… и – что дальше?.. Кто я теперь?.. И – что теперь?.. Сунув руку себе в трусы, я осторожно щупал пальцем между разведёнными ногами, трогал туго сжатую дырочку, словно там мог быть ответ на мои вопросы… А ночью я проснулся оттого, что кто-то меня тихо, осторожно лапал за член и яйца. Мысль, что Мишка опять может сделать мне больно, пришла мгновенно, я испуганно дёрнулся, и в ту же секунду до меня донёсся в темноте горячий Мишкин шепот:

- Давай, Женечка… ложись на живот… не бойся, братишка… вечером ты… вроде целочки был – потому и больно было… а сейчас… хорошо пойдёт, я не буду спешить… давай… с вазелином, Жека… я медленно… аккуратно… вот увидишь… ложись…

Пока я спал, он неслышно улёгся рядом со мной и теперь лежал на боку совершенно голый, тёрся о моё бедро своим напряженно вытянувшимся горячим членом, с настойчивой жадностью ласкал и лапал моё тело, ладонь его скользила по моей спине, по ягодицам, он тянулся губами к шее и, обдавая меня своим горячим дыханием, возбужденно шептал:

- Жека… ну, прошу тебя… еще раз… один только раз… ну, чего ты боишься… давай, Жека! – однако сделать со мной ничего не мог: пробовать еще раз я не хотел. В бане Мишка воспользовался моей неопытностью, сделал всё быстро и неожиданно, я бы даже сказал, с необыкновенной лёгкостью для себя, но сейчас, в постели, повторить это было уже не так-то просто. Я отодвигался от него, отталкивал его от себя, убирал его руки – испуганно, молча вырывался, он не отставал, лез…

- Нет… нет… - как заведённый, бормотал я, пытаясь увернуться, - лучше не проси даже… нет… я не пидарас… пусти… пусти меня…

Сколько так прошло времени, я не знаю. В комнате было темно… мы боролись, барахтались в постели уже голые, потому что Мишка стянул с меня трусы, у меня стоял член, у Мишки – тоже, он уговаривал меня, упрашивал… наконец, исчерпав, видимо, все свои доводы, он подмял меня под себя, навалился сверху, раздвинув коленкой мои ноги, и стал делать совсем уже для меня непонятное: стиснутый в крепком кольце его рук, я лежал на спине, голый, с разведёнными в разные стороны ногами, а он, жарко дыша, ёрзал по мне, дёргался, бился в торопливых и сладких конвульсиях, то вдавливая свой напряженный горячий член мне в живот, то скользя им по моему члену, такому же напряженному, как у него, и я уже не вырывался – я лежал под ним со смешанным чувством любопытства и страха, смутно догадываясь, чем всё это должно закончиться… я ждал, когда Мишка кончит… не закончит, а кончит, спустит – он мял меня, как подушку, горячо, обжигающе дышал мне в ухо, руки его жарко скользили по моим бедрам, и… лёжа под Мишкой, я уже начал – совершенно неожиданно для себя самого, помимо воли! – от всех этих трений и ёрзаний испытывать сначала лёгкое, как бы робкое и неуверенное, потом всё более сильное, с каждой минутой возрастающее удовольствие… оно было такое же, какое испытывал я, время от времени наяривая сам себя перед сном под одеялом… как вдруг Мишка, сжав меня изо всей силы, быстро-быстро задергал задом, напрягся и, тяжело дыша, обливаясь потом, уронил лицо в подушку, - я почувствовал, как живот мой обожгло горячее и липкое…

Какое-то время мы оба не шевелились… Мне было ясно, что он кончил – он лежал на мне усталый, потный, с гулко бьющимся сердцем, уткнувшись лицом в подушку… потом он сполз с меня и вытянулся рядом. Я потрогал свой живот – от Мишкиной спермы живот мой был липким, и член мой, торчащий, как штык, тоже был в Мишкиной сперме…

- Сейчас… принесу полотенце, - тихо произнёс Мишка, поднимаясь. Он вернулся с полотенцем, сел на край тахты. – Давай, вытру...

- Я сам! – торопливо отозвался я, вырывая у него полотенце.

- Жека… чего ты дёргаешься? Хочешь, я у тебя пососу? Давай…

Мне показалось, Мишка хочет наклониться…

- Нет! – я дёрнулся в сторону.

- Дурак ты, - усмехнулся брат в темноте. – Ладно, спим… - Мишка, поднимаясь с тахты, с трудом подавил зевок.

А утром, когда зазвенел будильник, всё повторилось ещё раз – с той лишь разницей, что времени не было, нужно было успеть на электричку, и Мишка меня уже ни о чем не просил: он просто навалился на меня, вставил свой член мне между ног, под яйца, и минут через пять, после такого же, как и ночью, судорожного, сладострастного трения кончил – я, поневоле сжимая его член ногами, сдавливая его, пролежал всё это время под Мишкой, не сопротивляясь и не вырываясь… член мой опять стоял, и опять я чувствовал, как нарастает во мне то самое ощущение, какое испытывал я, наяривая свой член рукой…

В электричке Мишка вёл себя так, как будто ничего не было: смеялся, шутил… я его не очень слушал – я знал, чего я хочу и что я сделаю, когда окажусь дома… На вокзале Мишка, прежде чем попрощаться, пытливо взглянул мне в глаза:

- Надеюсь, у тебя хватит ума… - он на мгновение запнулся, - не болтать, что… что тебе попку проткнули. А то… при таком раскладе… я имею в виду попку… - Мишка говорил медленно, то ли подбирая слова, то ли давая мне возможность думать над тем, о чем он говорит, - для иных… - он помолчал и еще раз повторил, выделив эти два слова, - для иных ты уже не парень… ты девочка… А тебе это… надо?

- Что – надо?

- Чтобы… какие-нибудь уёбища… изображающие из себя… настоящих парней… вымещали на тебе… свои сраные комплексы…

Я молчал. Я понял, о чем говорил Мишка. В нашем доме, в соседнем подъезде, жил Генчик – тощий прыщавый пацан, одержимый идеей уничтожения пидарасов. Иногда с горящими глазами он рассказывал нам, как в очередной раз он где-то с кем-то за кем-то гонялся. У Генчика фамилия была Зайков, и во дворе мы его называли Зайчиком.

Я совсем не хотел, чтобы "нормальные парни" типа этого ублюдочного Генчика вымещали на мне свои сраные комплексы.

- Мишка, а ты… пидарас? – нагло глядя в глаза брату, который был старше меня на целых шесть лет, спросил я.

- Не больше, чем ты. У нас в роте… - Мишка вдруг улыбнулся, - знаешь, как говорили? Вжик-вжик – и опять мужик.

- А ты… в армии, да?

- И в армии, да, - Мишка смотрел на меня с какой-то снисходительной доброжелательностью, как смотрит умудрённый опытом учитель на несмышлёныша-ученика. – Если захочешь, расскажу… во второй серии, - добавил он, вновь улыбнувшись. – А хочешь… забудь. Ничего не было. Точка. А вообще… ты, Жека, классный парень… да? – он мне весело подмигнул…

Я ехал с вокзала на троллейбусе – люди входили, выходили, компостировали билеты… никому до меня не было никакого дела. Я вдруг увидел себя со стороны: обычный пацан, сидящий у окна… пидарас?.. Троллейбус повернул на улицу Мира. Я сжал мышцы сфинктера… разжал… снова сжал, ожидая почувствовать что-то необычное… Мишка сказал: ничего не было… Не было, если не считать, что он трижды меня ебал… выебал меня, - мелькнула мысль. На остановке зашел какой-то пацан и, скользнув по мне равнодушным взглядом, уставился в окно…

У подъезда я встретил Саню, одного из своих друзей.

- Ты откуда? – он протянул мне руку.

- С дачи.

- Ночевал там, что ли?

- Ну, - кивнул я.

- Один?

- С братом… двоюродным, - добавил я.

- А я за продуктами, целый список здесь мать написала… Как рабыня у них, блин, Изаура: Саша туда, Саша сюда… - Саня сплюнул.

Мы постояли, поговорили…

Мишка сказал: ничего не было… Не было… или было?.. а что, собственно, было?

- Ладно, ты позвони мне, - Саня протянул руку. – Серый обещал игру притащить…

- Ладно, - сказал я.

Дома никого не было. Я быстро разделся и, повернувшись в прихожей к зеркалу задом, наклонился, ладонями разведя ягодицы. Мне хотелось посмотреть на своё очко. Но смотреть было неудобно… точнее, рассмотреть что-либо было трудно, потому что чем сильнее я выворачивал назад голову, тем сильнее уходила в сторону моя голая задница. Что, собственно, я хотел увидеть, я толком не знал сам. Совершенно неожиданно мне пришло в голову другое решение. Я положил на пол зеркало и, расставив ноги, сел над ним на корточки – теперь было видно хорошо… Наклонив голову, я рассматривал своё очко – бледно-коричневый кружок в виде воронки, с точечкой посередине… ничего особенного… обычное очко… я потрогал пальцем…

Потом я лёг на диван и, закрыв глаза – вспоминая, как Мишка жарко сопел мне в ухо, как терся о мой живот своим твёрдым горячим хуем, стал торопливо наяривать кулаком…